Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Для графа Раймондо делла Торре он же целиком расписал его маленькую спальню разными мелкофигурными историями. А так как он любил лепить из глины и не только нужные ему для работы модели, на которые он примерял одежды, но также и другие вещи собственной выдумки, кое-какие его скульптуры можно видеть в доме его наследников, в частности полурельефную историю, которую иначе как толковой не назовешь. Делал он и портретные медали, из которых некоторые и до сих пор можно видеть, как, например, портрет Гульельмо, маркиза Монферрато с Геркулесом, убивающим… (Пропуск в печатном издании.)на обороте и нижеследующим девизом: Monstra domat. Его же работы — живописные портреты графа Раймондо делла Торре, мессера Джулио, его брата, и мессера Джироламо Фракасторо.

Когда Джован Франческо состарился, он стал сдавать в своем искусстве, как это видно по дверцам органа в церкви Санта Мариа делла Скала и по алтарному образу, написанному им на дереве для семейства деи Мови с изображением Снятия со креста, а также по святой Анастасии в капелле св. Мартина. Джован Франческо был всегда о себе высокого мнения и потому ни за что на свете никогда не хотел использовать в своих вещах что-либо, что кем-нибудь было уже когда-то изображено. Вот почему, когда однажды епископ

Джован Маттео Джиберти хотел поручить ему расписать главную капеллу в соборе несколькими историями из жития Богородицы, но рисунки к этой росписи заказал своему большому другу Джулио Романо, в бытность свою в Риме в должности датария при папе Клименте VII, Джован Франческо по возвращении епископа в Верону так и не пожелал воспользоваться этими рисунками, а разгневанный епископ передал их к исполнению живописцу Франческо по прозванию иль Моро. Джован Франческо считал, и в этом он был не далек от истины, что живопись на дереве портится от лака и преждевременно от него стареет, и поэтому он в своей работе применял лак только в тенях и пользовался определенными очищенными маслами, и таким образом он оказался первым, кто в Вероне хорошо писал пейзажи, превосходнейшие образцы которых, написанные его рукой, и можно видеть в этом городе. В конце концов в возрасте семидесяти шести лет Джован Франческо умер как добрый христианин, оставив отличное состояние своим племянникам и своему брату Джованни Карото, который после некоторого времени, проведенного им в Венеции, где начал заниматься искусством под руководством брата, вернулся в Верону как раз тогда, когда Джован Франческо отошел в жизнь иную. Вступив вместе с племянниками во владение завещанных им предметов искусства, они в числе их обнаружили портрет старика в воинских доспехах, великолепный по исполнению и по колориту, лучшую вещь из всех когда-либо написанных Джованни Франческо, а также небольшую картину с изображением Снятия со креста, которая была подарена синьору Спитек, человеку, пользовавшемуся большим доверием польского короля и приехавшему в то время в эти края для лечения ваннами на водах в Веронской области.

Джован Франческо был похоронен в церкви Мадонна дель Органо в собственной капелле, посвященной св. Николаю и украшенной им своей живописью.

Джованни Карото, брат только что названного Джован Франческо, хотя и придерживался манеры брата, все же занимался живописью с меньшим успехом. Он написал на дереве образ в вышеназванной капелле св. Николая, на котором изобразил Мадонну на облаках, а внизу собственный портрет с натуры и портрет своей жены Плачиды. В церкви Сан Бартоломео на алтаре капеллы семьи Скьоппи его же руки — небольшие фигуры святых жен, а также портрет госпожи Лауры делли Скьоппи, заказчицы этой капеллы, весьма прославленной тогдашними писателями за свои добродетели не меньше, чем за свои красоты. В церкви Сан Джованни ин Фонте, что около собора, Джованни написал на небольшой дощечке св. Мартина, а также юношеский портрет мессера Маркантонио делла Торре, из которого впоследствии вышел литератор, читавший публичные лекции в Падуе и Павии, а также портрет мессера Джулио делла Торре; обе головы находятся ныне в Вероне у их наследников. Для приора церкви Сан Джорджо Джованни написал на холсте Богоматерь, которая, как картина отличного качества, всегда находилась и сейчас находится в комнате приоров. На другом холсте он изобразил превращение Актеона в оленя для органиста Брунетто, который затем подарил эту картину некоему Джироламо Чиконья, отменному краснобаю и выдумщику при епископе Гиберти; ныне же ею владеет мессер Винченцио Чиконья, сын Джироламо.

Джованни нарисовал планы всех древностей города Вероны, триумфальных арок и амфитеатра, проверенные затем веронским архитектором Фальконетто и предназначавшиеся для украшения книги веронских древностей, описанных и снятых с натуры мессером Торелло Сараина, который и напечатал эту книгу, присланную мне Джованни Карото в Болонью, где я в то время работал над трапезной монастыря Сан Микеле ин Боско, вместе с портретом досточтимого отца дона Чиприано из Вероны, дважды состоявшего генералом монашеского ордена Монте Оливето. Книга эта была послана мне для того, чтобы я, как это, впрочем, и сделал, воспользовался ею для одной из картин на дереве, которые я написал для вышеназванной трапезной. Портрет же, который мне прислал Джованни, находится ныне в моем доме во Флоренции с другими картинами разных мастеров.

В конце концов Джованни в возрасте около шестидесяти лет умер, прожив жизнь бездетно, не честолюбиво и зажиточно и испытав великую радость при виде некоторых своих учеников, находившихся на хорошем счету, таких, как Ансельмо Каннери и Паоло Веронезе, который в настоящее время работает в Венеции и почитается хорошим мастером. Антонио много писал маслом и фреской, в частности, в Соранцо, что на Тессино, и в Кастельфранко во дворце семьи Соранцо, а также во многих других местах, но больше всего в Виченце. Однако, возвращаясь к Джованни, скажу, что похоронили его в церкви Санта Мариа дель Органо, где его рукой была расписана капелла.

Франческо Торбидо, по прозванию иль Моро, — веронский живописец, смолоду обучался началам своего искусства у Джорджоне из Кастельфранко, которому он потом всегда и подражал как в колорите, так и в мягкости письма. Однако Морю, как раз в то время, когда он только что начинал входить в силу, с кем-то, уж не знаю с кем, повздорил и так его разукрасил, что ему пришлось покинуть Венецию и вернуться в Верону, где он забросил живопись, а так как он имел некоторую склонность к рукоприкладству и водился с дворянской молодежью, то он, как человек, принадлежавший к самому лучшему обществу, некоторое время не занимался ровно ничем. И вот, продолжая в том же духе, он настолько стал своим человеком в числе прочих и у графов Санбонифаци, и у графов Джусти, именитых веронских семейств, что не только живал в их домах, как в родных, но и не прошло много времени, как граф Дзеновелло Джусти выдал за него одну из своих побочных дочерей, предоставив ему в собственных своих домах целые апартаменты, удобные для него, для его жены и для будущих их детей. Говорят, что Франческо в бытность свою на службе у этих синьоров всегда носил с собой в мешочке карандаш и всюду, где только ни бывал, и всякий раз, как это ему удавалось, рисовал на стенах какую-нибудь голову или что-нибудь еще. Поэтому названный граф Дзеновелло, видя, насколько он увлечен живописью, освободил

его от других обязанностей и как великодушный синьор дал ему возможность целиком посвятить себя искусству. А так как Франческо за это время почти что все уже забыл, он при поддержке этого синьора устроился к знаменитому тогда живописцу и миниатюристу Либерале и отныне уже не прерывал своих занятий у этого мастера, изо дня в день делая такие успехи, что не только в нем снова проснулись давно забытые им навыки, но он в краткий срок приобрел столько новых, сколько ему было нужно, чтобы сделаться мастером своего дела. Правда, хотя он с тех пор всегда и придерживался манеры Либерале, он тем не менее подражал и своему первому учителю Джорджоне как в мягкости письма, так и в дымчатости колорита, так как ему казалось, что вещи Либерале, как бы хороши они ни были в других отношениях, все же не лишены некоторой сухости.

Между тем Либерале, убедившись в ясности ума Франческо, настолько к нему привязался, что, чувствуя приближение смерти, завещал ему все свое состояние и всегда любил его как своего родного сына. И вот после смерти Либерале Франческо, направленный им по правильному пути, написал много вещей, которые находятся в разных частных домах; однако из всех его произведений, находящихся в Вероне, особого одобрения заслуживает в первую очередьглавная капелла в соборе, написанная им фреской и на своде которой изображены на четырех больших картинах Рождество Богородицы, Введение во храм и на средней, которая кажется углубленной, три парящих ангела, сокращающихся снизу вверх и держащих звездный венец, которым они венчают Мадонну. Она же изображена в нише в окружении сонма ангелов и апостолов, взирающих на нее снизу, каждый по-своему и в разных положениях, причем апостолы эти вдвое больше натуральной величины. Все эти росписи были исполнены Моро по рисункам Джулио Романо, как этого пожелал епископ Джован Маттео Джиберти, который и был его заказчиком и, как уже говорилось, ближайшим другом названного Джулио. После этого Моро расписал фасад дома семьи Мануэлли, что у Понте Нуово, а также фасад дома доктора Торелло Сараина, составителя вышеназванной книги веронских древностей.

Равным образом и во Фриули расписал он фреской главную капеллу аббатства в Розаццо для епископа Джован Маттео, который был попечителем этого аббатства и который, будучи благонамеренным и по-настоящему набожным синьором, его восстановил, так как оно было безбожно заброшено, как это случилось и с большинством тех обителей, которые пришли в запустение при попечительстве его предшественников, стремившихся только к тому, чтобы получать с них доход, не тратя ни гроша на служение Богу и церкви. Кроме этого, Моро многое написал маслом в Вероне и в Венеции. Так, в церкви Санта Мариа ин Органо на первой же стене он написал фреской все фигуры, которые там изображены, за исключением архангелов Михаила и Рафаила, написанных рукою Паоло Каваццуолы, маслом же он написал на дереве алтарный образ названной выше капеллы, где он в облике св. Якова изобразил заказчика мессера Якопо Фонтани, не говоря о Богоматери и других великолепнейших фигурах. А над этим образом в полукруге, равном по величине всему проекту капеллы, он написал Преображение со стоящими внизу апостолами, которые почитались лучшими фигурами, когда-либо им написанными.

В церкви Санта Эуфемиа в капелле Бомбардьери он на алтарном образе изобразил парящую в воздухе св. Варвару, а посередине внизу св. Антония, касающегося рукой до своей бороды, — прекраснейшую голову, а с другой стороны св. Роха, почитающегося также отличной фигурой; и по заслугам признается, что вся эта вещь исполнена с предельной тщательностью и что она обладает большой цельностью в отношении цвета. В церкви Мадонна делла Скала для алтаря Освящения он написал картину с изображением св. Себастьяна, соревнуясь с Паоло Каваццуолой, который на другой картине написал св. Роха, а после этого на дереве — алтарный образ, перенесенный в Баголино, местечко в Брешианских горах. Морю написал много портретов, и его портретные головы в самом деле удивительно хороши и очень похожи на свои модели. В Вероне он изобразил графа Франческо Санбонифацио, которого из-за его большого роста называли Длинным графом, а также одного из членов семейства Франки — голову поразительнейшую. Написал он также портрет мессера Джироламо Верита; однако, так как Моро был в своих работах весьма медлительным, портрет этот остался незаконченным, но даже незаконченный он все же хранится у сыновей этого доброго синьора. Помимо многих других он изобразил и синьора деи Мартини, венецианца и родосского рыцаря, ему же он продал удивительную по красоте и качеству исполнения голову, которую он за много лет до того написал с одного венецианского дворянина, сына тогдашнего веронского военачальника. Голова эта, за которую тот по скупости своей так и не заплатил, оставалась на руках у Моро, пока он не пристроил ее к названному синьору Мартини, заставившему его переделать венецианскую одежду на пастушескую. Эта вещь, которая по своей исключительности может соперничать с любой, созданной другими художниками, находится ныне в доме названного монсиньора, где она пользуется заслуженным почетом. В Венеции он написал портреты мессера Алессандро Контарини, прокуратора св. Марка и проведитора флота, и мессера Микеле Санмикели, для одного из ближайших своих друзей, который увез портрет в Орвието. Говорят, что он написал и другой портрет этого же мессера Микеле, архитектора, находящийся в настоящее время у мессера Паоло Рамузио, сына мессера Джованбаттисты. Он написал портрет знаменитейшего поэта Фракасторо по настоянию монсиньора Джиберти, пославшего его Джовио, который поместил его в свой музей.

Написал Моро много и других вещей, которых не стоит называть, хотя все они в высшей степени достойны упоминания, поскольку он был колористом не менее отменным, чем любой из его современников, и поскольку он вложил в свои произведения много времени и много труда, мало того, в нем была такая старательность, какую редко встретишь в других, но для него она стала скорее предосудительной, так как он соглашался на все работы и с каждого заказчика брал задаток, а затем дай Бог когда-нибудь их заканчивал, и если он так поступал в молодости, легко представить себе, что он должен был делать в последние годы, когда его природная медлительность усугублялась тем, что приносит с собой старость. Вот почему этот способ работы нередко доставлял ему множество затруднений и неприятностей и в гораздо большей степени, чем он на это рассчитывал. И вот, сжалившись над ним, мессер Микеле Санмикели взял его к себе в свой венецианский дом, где обходился с ним как с другом и большим мастером.