Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
После нее Сансовино построил дворец мессера Джованни Дельфино, расположенный на Большом канале по ту сторону Риальто, против Железного берега, и стоивший тридцать тысяч дукатов. Равным образом — и дворец мессера Лионардо Моро в приходе Сан Джироламо, очень дорогой и похожий на крепость.
Построил он также дворец мессера Луиджи деи Гарцони, превышающий по длине обоих фасадов Фондано деи Тедески на тридцать шагов и настолько благоустроенный, что вода проведена по всей постройке, украшенной четырьмя прекраснейшими фигурами работы самого Сансовино. Дворец этот расположен в предместье у моста Казале.
Но особенно прекрасен дворец мессера Джорджо Корнаро на Большом канале, который, вне всякого сомнения превосходя все остальные по удобству, величию и размерам, славится как, пожалуй, самый красивый во всей Италии. Оставляя в стороне другие частные постройки, следует упомянуть о выстроенном по его проекту здании скуолы, или братства Мизерикордии, — обширнейшем сооружении, стоившем сто тридцать тысяч скудо. Когда оно будет закончено, из него должно
Но самая прекрасная, самая богатая и самая мощная постройка Сансовино — Монетный двор в Венеции, сплошь из железа и камня, так как в нем нет ни куска дерева для полной безопасности от огня. А внутри он подразделен настолько разумно и настолько удобно для обслуживания столь огромного количества рабочих, что нигде на свете нет монетного двора, обладающего более разумной планировкой и большей прочностью. Весь он построен в очень красивом рустованном ордере. Этот ордер, до того еще не применявшийся в этом городе, вызвал немалое удивление среди местных жителей. Также и в лагунах можно видеть построенную им церковь Санто Спирито — произведение, полное прелести и нежности. В самой Венеции фасад церкви Сан Джиминьяно придает всей площади особый блеск, а Мерчерии — фасад церкви Сан Джулиано. В церкви же Сан Сальвадор примечательна богатейшая гробница дожа Франческо Веньеро. Соорудил он также на мосту Риальто через Большой канал новые сводчатые ряды с таким расчетом, что под ними почти ежедневно легко помещается целый рынок местных торговцев и всяких других людей, съезжающихся в этот город. Но самым удивительным и невиданным оказалось то, что он построил для семьи Тьеполо в приходе Мизерикордии. В самом деле, семья эта владела на одном из каналов большим дворцом с царственными покоями, который, однако, стоял на очень плохих фундаментах, заложенных в водах упомянутого канала, так что можно было предположить, что постройка эта через несколько лет обвалится. Сансовино в канале под дворцом переделал все фундаменты, заменив их огромнейшими камнями и обеспечив таким образом устойчивость здания при помощи удивительно прочных опор, так что хозяева дома могли в нем жить в полной безопасности.
Однако это вовсе не означало, что Сансовино, занятый на стольких постройках, все же когда-либо хотя бы на один день переставал создавать для своего удовольствия значительнейшие и прекрасные скульптуры из мрамора или из бронзы.
Над сосудом для святой воды, находящимся у монахов Ка Гранде, им сделана очень красивая и известнейшая мраморная статуя, изображающая св. Иоанна Крестителя.
В Падуе, в одной из капелл собора, его же великолепнейшая большая мраморная история с полурельефными фигурами, изображающая одно из чудес св. Антония Падуанского, — вещь высоко ценимая в этом городе.
При входе на лестницу дворца Сан Марко в Венеции он сделал также из мрамора Нептуна и Марса в облике двух великолепнейших гигантов вышиною в семь локтей каждый, олицетворяющих могущество, которым эта светлейшая республика обладает на суше и на море. Для герцога феррарского он выполнил статую Геркулеса, а для кафедры в соборе Сан Марко — шесть бронзовых полурельефных историй высотой в один локоть и длиной в полтора с историями из жития этого святого, разнообразие которых высоко ценилось. А над порталом этого же собора он поставил мраморную Мадонну в естественную величину, которая почиталась великолепнейшей работой, и там же — бронзовая дверь ризницы, состоящая из двух очень красивых створок с полурельефными историями из жизни Иисуса Христа превосходнейшей его работы. Над порталом арсенала он сделал красивейшую мраморную Мадонну с младенцем на руках.
Все эти произведения не только прославили и украсили Венецианскую республику, но изо дня в день свидетельствовали о заслугах Сансовино как выдающегося художника, снискавшего себе любовь и почет великодушных и щедрых синьоров, а также своих собратьев по искусству, поскольку с его именем было связано все то, что при жизни его создавалось в этом городе в области скульптуры и архитектуры. Да и в самом деле, Якопо в своем превосходстве над всеми остальными по праву занимал признанное за ним первое место в этом городе среди мастеров рисунка, и его талант по праву пользовался всеобщей любовью и признанием
Три великолепнейшие его фигуры из гипса находятся в руках его сына, одна из них — Лаокоон, другая — стоящая Венера, а третья — Мадонна, окруженная многими путтами. Фигуры эти — вещи настолько редкостные, что других подобных им и во всей Венеции не найти. У него же хранятся рисунки шестидесяти планов храмов и церквей, сочиненных Сансовино и настолько из ряда вон выходящих, что со времен античности ничего лучше задуманного и более красивого не увидишь. Я слыхал, что его сын собирается выпустить их в свет на всеобщую пользу. Часть их он уже отдал в гравировку, равно как и проекты многих прославленных архитектурных трудов своего отца, осуществленных им в разных городах Италии.
Несмотря на свою занятость, о которой я уже сказал, бесконечными делами, связанными с общественным и частным строительством как в самом городе, так и за его пределами (ведь к нему съезжались и иностранцы за моделями и проектами построек, за скульптурами или просто за советами, как, например, герцог Феррарский, получивший от него Геркулеса в виде гиганта, как герцог Мантуанский, а также Урбинский), он всегда был готов оказать частные и личные услуги любому из синьоров прокураторов, которые, пользуясь ими как в самой Венеции, так и в иных местах, никогда ничего не предпринимали без его помощи и совета и постоянно занимали его работой не только для самих себя, но и для своих родственников и друзей, причем без всякого вознаграждения, так как он готов был переносить любые труды и невзгоды, только бы им угодить.
Но больше всего его любили и бесконечно ценили дож Гритти, любитель прекрасных умов, прокураторы мессер Витторио Гримани и мессер Джованни да Ледже, кавалер, а также мессер Маркантонио Джустиниано, познакомившийся с ним в Риме, ибо эти прославленные мужи, отличавшиеся величием духа и душой поистине царственной, обладавшие большим опытом в делах мирских и исчерпывающими познаниями в области благородных искусств и наиболее выдающихся их творений, вскоре убедились в его достоинствах и поняли, насколько им должно дорожить и его ценить. Умело используя его по назначению, они говорили (соглашаясь в этом с мнением всего города), что эта прокурация никогда не имела и никогда, во все времена, не будет иметь у себя такого человека, как он, что они прекрасно знают, насколько имя его знаменито и прославлено во Флоренции, в Риме и по всей Италии у людей и государей большого ума и что, наконец, каждый из них нисколько не сомневается в том, что не только сам Сансовино, но и его непосредственные наследники и далекие потомки достойны того, чтобы государство навечно их обеспечило ради его исключительных заслуг.
По своему телосложению Якопо был среднего роста, никак не тучный и на ходу держался прямо. Он был белолиц, с рыжей бородой, а в молодости очень хорош собою и приятен в обращении, почему очень нравился разным женщинам, даже и с высоким положением.
Состарившись, он приобрел почтенную осанку, с красивой седой бородой, но с походкой юноши, а достигнув девяностотрехлетнего возраста, он оставался чрезвычайно бодрым и здоровым, различая без очков малейший предмет на любом, хотя бы очень далеком расстоянии, при письме же головы не наклонял и не наваливался на стол, как это иные привыкли делать. Он любил прилично одеваться и соблюдал собственную особу в величайшей чистоте, так как до глубокой старости продолжал любить женщин, беседовать о которых ему очень нравилось. В молодости он прихварывал от излишеств, но, состарившись, никогда ничем не болел. Так на протяжении целых пятидесяти лет, если ему иной раз и недомогалось, он не желал воспользоваться услугами врачей, мало того, после четвертого хватившего его удара в возрасте восьмидесяти четырех лет он оправился тем, что только два месяца пролежал в постели в очень темном и теплом помещении, отказываясь от всяких лекарств. У него был настолько хороший желудок, что он ни от какой пищи не воздерживался, не отличая хорошей от вредной. Летом он питался почти только одними плодами, и часто в глубокой старости съедал за один раз не больше трех огурцов и половину лимона. Что же касается его душевных качеств, он был очень осмотрителен и во всем предвидел будущее, уравновешивая его с прошедшим. В делах своих он был рачителен, невзирая ни на какие трудности, и никогда не пренебрегал своими обязанностями ради удовольствий. Говорил хорошо и не скупился на слова по любому предмету, в котором он был сведущ, с большой легкостью ссылаясь на многочисленные примеры. И этим он был мил и великим и малым мира сего, и друзьям своим. До последних лет своей жизни он сохранял память свежести необычайной и до мельчайших подробностей вспоминал и детство свое, и разграбление Рима, и многие удачи и невзгоды, в свое время им пережитые. Он был смел и юношей любил состязаться со старшими, говоря, что, соревнуясь с великими мира сего, — приобретаешь, а с малыми — теряешь. Честь он ценил превыше всего на свете, поэтому в делах своих был человеком честнейшим и человеком своего слова, и такой чистоты душевной, которой он никогда не поступился бы при любых, даже самых важных обстоятельствах, что, впрочем, не раз испытывали на себе и его начальники, которые за это и за другие его качества видели в нем не столько протомагистра и своего исполнителя, сколько отца и брата, почитая его за его отнюдь не притворную, но природную доброту.