Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Ее мемуары, изданные в 1827 году, имели блестящий успех, и из них-то мы главным образом заимствуем очерк ее жизни, весьма интересной как по фактам, так и по лицам ее наполняющим. Перелистаем же эти воспоминания и выберем те из них, которые наиболее любопытны.
Ида Сент-Эльм, или скорее Ида Эльзелина Фан-Иальд-Ионг, родилась в сентябре 1777 года от отца, который, как она уверяет, происходил от старинной венгерской фамилии, и который, однако, с целью наследовать значительное состояние, долженствовавшее принадлежать ему только с одним известным условием, женясь на одной из богатейших наследниц Голландии девице Фан-Иальд-Ионг, принял вместо своей фамилию жены.
Ида явилась на свет во Флоренции
«С колыбели, говорит она, мое ухо слышало только гармонические песни: с колыбели его ласкала гармония Тассовских строф. Когда разум мой начал развиваться, вымыслы Ариоста поразили мое юное воображение. Чтение этого поэта было наградой даваемой мне в часы рекреаций, прерывавших мое легкое ученье; у меня не было других учителей, кроме моих родителей. Мать моя говорила на шести языках; иногда спорила с отцом о литературе по латыни, но обыкновенно они разговаривали по-французски, по-итальянски или по-венгерски. Я училась многому, только слушая.
«Ловкий во всех телесных упражнениях, мой отец устроил на своей вилле, которую почти никогда не покидал, манеж, фехтовальную залу, бильярд. С самого нежного моего возраста он приучал меня безбоязненно сидеть перед ним на шее его лошади. Мне не было еще шести лет, когда я бесстрашно галопировала на моей маленькой венгерской лошадке, между отцом и матушкой, следившими за всеми моими движениями.
«Не смотря на нежные предостережения моей матушки, все боявшейся, чтобы я не прибрела слишком мужских привычек, отец заставлял меня принимать участие во всех его любимых упражнениях и давал мне уроки фехтованья. Я радовалась моим маленьким успехам, доставляемым иногда моею ловкостью. Однажды моя радость дошла до восхищения; то было в тот день, когда моя отец приветствовал меня учеником, при восклицаниях и аплодисментах своих гостей и друзей. Уже надев нагрудник, в перчатках. потрясая моей рапирой, я бросилась к матушке, чтобы она надела мне маску; подняв длинные локоны моих белокурых волос, и связывая их лентой, долженствовавшей их удерживать, она уронила слезу. Была ли то слеза радости, или моя добрая матушка предвидела, по тайному предчувствию, каким несчастьям предоставляет меня ветреность моего сердца, быстро переходящего от глубочайшего спокойствия к самому безумному энтузиазму.
Политические происшествия принудили родителей Иды отправиться из Италию в Голландию. На дороге, желая спасти одного из старых своих служителей, упавшего в замерзшие волны Вааля, отец Иды получил болезнь, от которой через несколько дней умер. Переполненная горестью г-жа Фан-Иальд не хотела оставить местность, хранившую такие дорогие и жестокие воспоминания; она купила скромный домик в деревне Валь*** против того самого места, где умер ее муж. Ученье Иды было прекращено; ей был позволен свободный выбор книг для чтения и распоряжение своим временем. Так прошло два года. Предоставленная самой себе, молоденькая девушка в обществе старого слуги она каждый день делала длинную прогулку верхом. Ей еще не было двенадцати лет, но она была уже довольно велика и сильна, так что ей казалось лет пятнадцать. Она сама остроумно говорит: «по росту и фигуре я была уже почти женщина, но по рассудку я была еще ребенок.
Женщина-ребенок, без руководителя, без советов, как она могла не сделать какого-нибудь дурачества? И она сделала его.
В окрестностях одного замка она однажды встретилась с молодым голландцем Жаком фан М., сыном владетеля этого замка, который гуляя, разговаривал с нею. Они встретились и на другой и на третий день. Между тем старый слуга Вильгельм находил неприличными эти совершено невинные разговоры на прогулках, о которых Ида боялась сказать своей матери. Вильгельм сердился… так что же? они будут видеться тайком… вот и все!
На самом деле, Ида написала молодому человеку следующее письмо:
«Я знаю, что делаю дурно, что пишу к вам, потому что скрываюсь от матушки и обманываю старого слугу, который будет иметь право меня презирать; но вы должны узнать, что я не могу больше прогуливаться с вами; Вильгельм сказал мне, что это неприлично. Между тем, если вам угодно, вместо того, чтобы прогуливаться по большим дорогам, приходите посетить мои цветники, мой птичник; мне все это надоедает, но думаю, что с вами я могу еще забавляться ими. Каждое утро, в течение часа, я рисую в небольшом павильоне, в который есть вход с большого луга; затем я немного учусь или занимаюсь музыкой; наконец я завтракаю с мамашей и не вижу ее с десяти часов до трех. Если вы хотите прийти утром к маленькой двери павильона; я могу отворить ее, и мы устроим наши свиданья каждый день; это меня несколько развлечет, не беспокоя и не опечаливая моей доброй матушки.»
Иде было только двенадцать лет, когда она писала это письмо; любовь всего менее входила в желание соединиться с молодым голландцем. Иде хотелось рассеяться от тяготившего над ней уединения.
Но Жаку Фан М. было двадцать четыре года и если вообще дети голландцев не считаются вулканами любви, то также не доказано, что они более других нечувствительны к обольщению. Жак Фан М. поспешил на призыв Иды, и три или четыре первые свидания прошли в самых невинных разговорах. Он учил ее голландскому языку, она его – итальянскому; даже сам суровый Вильгельм мог бы подслушивать у дверей, не обеспокоившись ни от единого слова. Но в одно утро они сидели рядом… и ничего не понимая в трепете своего возлюбленного, Ида тоже начала его разделять. Он был красив собою, высок ростом и исполнен изящества и благородства.
– Как вы прелестны! сказал он.
Она не отвечала, но ее улыбающиеся губки говорили: «Вы тоже очень хороши собой!»
– Как я вас люблю! продолжал он.
Она молчала; но вся зарумянилась, положив свою голову на плечо молодого человека, губы которого, как будто привлеченные магнитом, соединились с ее, она в долгом и вкусном поцелуе дала ему понять, что и она его любит.
Потом? Потом ничего. У фан М. было честное сердце; он стыдился бы украденного блаженства и вместо того, чтобы совершить новую ошибку, он немедленно принял важное решение.
Он прямо отправился к г-же фан Иольд, просить руки ее дочери.
Мы пройдем молчанием различные обстоятельства задержавшая, но не помешавшие замужеству Иды. Потребовалось три недели, чтобы ей минуло тринадцать лет, когда в новой церкви Амстердама она поклялась в вечной верности Жаку фан М.
Сделавшись мужем этого ребенка фан М., вместо того, чтобы посвятить себя его моральному развитию, научить его уважению долга, о чем он даже думал, – через восемь или десять медовых месяцев, вдруг восхитился революцией, начавшейся во Франции и горячо отдался ее принципам, политика переучила его, а политика враг супружеского счастья. Невозможно идти во главе социальных реформ и заниматься домашним хозяйством. Бросив Брюссель, где он дотоле жил с Идой он привез ее в конце августа 1792 года в Лилль, где все готовилось к тому, чтобы выдержать осаду императорских войск
Бедный фан M!.. Что было ему делать в Лилле со своей женой!
Пусть сама Ида рассказывает, кто был первый французский офицер, которого она одарила своей благосклонностью.
«Состояние и имя моего мужа, решение, которое он принял скорее отказаться от своего отечества, по крайней мере на время, чем отступиться от своих либеральных убеждений, привлекли на него, а также и на меня, всеобщее внимание и любопытство. Через несколько дней двери всех первых домов в Лилле были для нас открыты.