Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Между тем, четыре или пять тысяч послов отправились во все стороны не только в Мемфисе, но на двадцать лье в окружности.
Сидя на колесницах, запряженных двумя быстроногими бегунами, эти герольды, с вожжами в одной руке, с рожком в другой, останавливались, на каждом месте, в каждом городе, в каждой деревне и там, сыграв блистательную Фанфару, чтоб собрать толпу и привлечь внимание, они три раза, звучным голосом, провозглашали царскую прокламацию.
В Навкатрисе, один из этих герольдов остановился как раз против того дома, в котором жила Родопа. Перед домом ее хозяина Манефты.
Манефта был мужчина лет сорока, довольно красивый,
Родопа, одно из последних его приобретений, была предпочитаема им другим. К несчастью в ту эпоху, когда он купил ее, – недели за две до того времени, о котором мы говорим, – довольно важное нерасположение принудило его не иметь женщин и Манефта только незначительными ласками доказывал прекрасной фракиянке тот нежный интерес, который она ему внушала.
Накануне того дня, в который орел похитил одну туфлю Родопы, наш навкатриец, почувствовав себя лучше, потребовал новую невольницу к себе. Если он еще не мог доказать ей насколько она ему нравится, он по крайней мере мог ей сказать свою оценку.
Родопа была около своего господина, когда звук трубы раздался на улице, предшествуя этим словом медленно произносимым герольдом:
«Именем Амазиса, любимица богов той женщине или девушке, богатой или бедной, свободной или рабе, у которой орел похитил одну из talbeb приказ немедленно явиться в Мемфис во дворец царя. И несчастие, беда и проклятие тому, кто бы он ни был, кто по своему желанию воспротивится исполнению приказанмя Амазиса, любимца богов.»
Манефта знал об этом происшествии; достаточно любопытный, он с поспешностью заставил себе рассказать историю пропажи туфли Родопы; еще герольд не кончил,– готовясь начать снова,– как, обратясь к фракийке, черты которой выражали удивление, смешанное с радостью; он оказал ей:
– Ты слышала?
– Да.
– Что ты хочешь делать?
– Повиноваться царю. Немедленно отправиться в Мемфис.
И она направилась к лестнице; Манефта удержал ее. Он был бледен.
– Итак, – возразил он, – ты оставляешь меня без со– жаления? Однако, я был к тебе добр. Я хотел быть еще добрее… Если ты уйдешь, то быть может не возвратишься…
Она ответила презрительном жестом.
– Ну, я и не возвращусь!..
– Но я уже любил тебя.
– А я никогда не полюбила бы тебя… Прощай!
И она скрылась.
Со стороны Манефты было безумием хоть минуту думать, что он мог бы воспротивиться желанию своей невольницы. Приключение Родопы, случившееся с ней в то время, когда она купалась в Ниле, – проникло в квартал богатого навкатрийца. Когда прекрасная фракиянка появилась на пороге дома своего господина, ей не было нужды говорить, тысячи голосов закричали вместо неё герольду: «Вот она! Вот та, у которой орел похитил tatbeb!»
Родопис. С картины Дж. Фредерика Уоттса, 1868 г.
Восхищенный посланный Амазиса, надеявшийся получить хорошее вознаграждение за выполнение поручения
Лошади помчались как стрела.
Менее чем через два часа Родопа была в Мемфисе во дворца царя.
Амазис не спал и вторую ночь, следовавшую за тем днем, в который орел уронил перед ним таинственную туфлю.
В это время он едва ли съел полкуска поджаренного пирога с медом и выпил рюмку белого мареотического вина с фиалковым букетом.
Бессильно лежа на своем ложе, в одной из самых отдаленных комнат своего дворца, с глазами устремленными на tatbeb, лежащeю пред ним на столе из порфира, он шептал:
«О дорогая, обворожительная ножка, увижу ли я тебя? Моя рука, уста мои неужели не коснутся тебя, как они могут касаться этого куска кожи, служившего тебе покрышкой? О дорогая, обворожительная ножка! быть может, ты принадлежишь не простой смертной! Увы! твоя божественная форма удостоверяет в этом. Ты принадлежишь богине: быть может Минерве или скорее Венере, Венере Арсиноэ, которая некогда царила в этой страна. Орел похитил эту туфлю не на земле, а на небе. Но в таком случай, богиня! если мне невозможно узнать и любить тебя, к чему дозволила ты этому орлу бросить страсть в мою душу?… Нет! Это невозможно. Ты не желала, чтоб я был на веки несчастлив!.. Напротив, этот подарок, сделанный от твоего имени, есть залог твоей будущей ко мне благосклонности… Арсиноэ! Арсиноэ! явись! я люблю тебя!.. Я люблю тебя и ожидаю!»
Это походило на сумасшествие! Если б нога, которой принадлежала туфля, запоздала еще нисколько дней, – Амазис совершенно потерял бы голову. Но вдруг на дворе дворца раздался звук трубы, игравшей победу… Он обещал ему хорошую вещь…
Счастливый, служитель, нашедший Родопу, предстал пред царём.
– Ну?
– спросил послёдний задыхающимся голосом.
Вместо всякого ответа посол положил на порфировый стол дружку tatbeb, упавшей с неба.
Амазис радостно вскрикнул.
– Через месяц, – сказал он, – я оставлю этот дворец; через месяц он будет твой.
Жохер распростерся перед ним: Амазис сравнивал туфли. То была настоящая пара. Он проговорил:
– Как ее зовут?
– Родопа.
– Где ты нашел ее?
– В Навкатрисе.
– Она хороша собой?…
– Как звезда,
– Хорошо.
Царь ударил особенным образом в тэмбр; на этот зов явился Имбульд, управитель его удовольствиями. Ибо таков был этикет, что ни в каком случае царя нельзя было беспокоить: ни одна женщина, кто бы она ни была, исключая царицу, не могла явиться перед ним иначе, как будучи введена Имбульдом.
– Через час, Имбульд, – сказал царь,– ты приведешь Родопу.
Почему через час, когда ничто не мешало царю увидать ее тотчас же?
Но следовало позаботиться о туалете фракиянки Не думаете ли вы, что Амазис, царь Египта, потомок фараонов и сын Псамметиха, мог бы принять женщину которая предназначалась для его объятий, в той самой одежде, которой она обязана щедротам первого встречного?…
Между тем прибытие женщины с туфлей, произвело во дворца некоторое впечатление.
Две тысячи женщин Амазиса взволновались. Возможно ли, чтоб роса любви, в капле которой им постоянно было отказываемо, должна обильным потоком излиться на презренную чужестранку?… В серале уже было известно, что Родопа фракиянка.