Жмурки с маньяком
Шрифт:
Мельник стоял в длинном банном халате, с мокрыми волосами. Его закрытые веки слегка подергивались.
– Я слышал, как вы разговаривали. Здравствуй, Света.
Он уверенно подошел к столику возле бара и провел по нему рукой. Он явно искал не там. Светлана рискнула и пододвинула стакан на середину стола.
– Вот они.
Мельник прижал стакан к груди.
– Извини, я выбрал неудачное место. Просто привык жить один.
Он удалился в ванную и вернулся через пять минут в брюках и рубашке. Темных очков на нем не было. Светлана посмотрела ему в глаза. В них было все… не было только жизни.
– Вы уже познакомились? Это хорошо.
Настроение у Светланы поднялось. Она по-хозяйски поправила шторы на окнах и предложила гостье кофе.
– Если не трудно, – ответила Ирина.
Светлана вышла на кухню.
Ирина шепнула хозяину:
– Будь осторожен с ней…
– Зачем ты так?.. – Мельник неодобрительно покачал головой. – Света надежный человек. Она помогает мне, зная, что подвергается риску.
– ПОМОГАЛА, – со значением произнесла женщина. – Неужели ты еще не выкинул эту затею из головы?
– А ты как думаешь?
– Не язви. Даже частные сыщики поняли, что бороться с целой системой – я бы сказала, с преступным синдикатом – бесполезно. Слово «опасно» смело можно исключить. Лично у меня до сих пор перед глазами морда того зверя: обросший, немытый, с глазами наркомана. И того, второго. Он все время улыбался, и его улыбка была страшнее, чем нож первого. Он показал мне отрезок на лезвии ножа и сказал: «Столько я загнал в голову твоего мужа. Столько загоню и в твою башку. И ты будешь завидовать ему, потому что никто не прервет твоих страданий». А его товарищ все время молчал, как глухонемой. Стоит и скалится… Они казались мне бесстрашными. Но в их смелости больше безумия, чем отваги. Если б ты только знал, как я испугалась!.. И я боюсь до сих пор.
– Почему ты не сказала мне об этом раньше? – голос Мельника прозвучал с заметной хрипотцой.
Ирина покосилась в сторону кухни и ответила сердито:
– Потому что не думала, что это зайдет так далеко. Сыщик! Сейчас я скажу тебе жестокую и кощунственную вещь. Я умирала со смеха, видя твои беспомощные попытки: ходишь с высоко поднятой головой, сжигаешь всех этой подделкой под глаза, вынашиваешь планы возмездия. Герой, мать твою! Суперборец за чистоту помоек!.. Я могу поддержать тебя только в одном: хочешь отомстить только за смерть брата, так и скажи. Я «за». Купим пару гранатометов и взорвем к чертовой матери звероферму вместе со зверями, которые обосновались там.
– Как ты хочешь, чтобы я тебе ответил?
– Ответь здраво.
– Пожалуйста. – Мельник высоко поднял голову. – Я ползком, на ощупь, но пройду до конца.
Ирина всплеснула руками.
– Господи! Да пойми ты, что тебе здесь делать нечего. Ты здесь чужой, твое законное место в другом городе. Уезжай отсюда – или тебя убьют. Хочешь, я отвезу тебя?
– Нет.
– Тогда живи тихо, мирно и не высовывайся. Я буду тебе помогать. Материально.
– Ты очень добрая, – усмехнулся Мельник.
– А ты чересчур желчен. – Ирина прищурилась. – У тебя на глазу ресницы загнулись вовнутрь… Нет, с другой стороны… Давай помогу… Все. А вот и кофе. Спасибо, Света.
– Пожалуйста, – улыбнулась девушка. – Ты пьешь с сахаром? На всякий случай я положила две ложки.
– Это как раз то, что нужно.
Они просидели до позднего вечера. Уже в двенадцатом часу Ирина спохватилась:
– Ой-ой, надо же, как засиделись. В биологическом смысле я – жаворонок, – пояснила она Светлане свою озабоченность, – и встаю очень рано. Следовательно, мне пора домой. Света, вы на машине?
Турчина быстро засобиралась, и вскоре хозяин остался один.
И снова знакомая процедура, снова преломленные лучи света, на продолжении которых пусто смотрят они не со дна стакана, а с поверхности воды. Он гасит свет, ложится в кровать. И то, что было в стакане, успокоилось, легло на дно…
Он не спит. В ушах – слова Ирины: «Он показал мне отрезок на лезвии ножа и сказал: „Столько я загнал в голову твоего мужа. Столько загоню и тебе. И ты будешь завидовать мужу, потому что никто не прервет твоих страданий“. А тот, второй, все время молчал, как глухонемой. Стоит и скалится…»
Обросший, немытый, с глазами наркомана. Морда зверя… Мирза Батыев…
Стоит и скалится… Карл Хейфец…
Обросший… с глазами… Мирза…
Скалится… Хейфец…
Морда зверя…
Мельник провалился в тяжелый неспокойный сон.
Снилась чернота, чьи-то стоны, душераздирающие ауканья и кусок стали в десять сантиметров длиной. Он чувствовал, что вокруг много людей, но все стоят к нему спиной, никто не хочет поворачиваться, и это он не дает им повернуться. Повернись они, и нож Мирзы Батыева пойдет в ход. Он рванул вперед, туда, где мрак был еще гуще.
Этот сон преследовал его на протяжении трех ночей.
Сегодня Развеев был недалек от того, чтобы поквитаться с Вениамином. Один из доберманов сумел вырваться за территорию фермы, остальные собаки рванули за ним. В этом была вина охранника, небрежно закрепившего цепь на воротах.
– Куда, суки?! – заорал он, покидая свой пост.
И пятнадцать минут загонял их обратно. Однако в домике, кроме Вениамина, находился желтолицый человек. Он зашел незадолго до побега доберманов. Вообще же почти все время, сколько мог судить Развеев, находился во втором ангаре. И только поздно вечером выходил оттуда. Но вчера в полдень он уехал на «восьмерке» цвета рубин. Игорь покинул свой пост, когда начало смеркаться. В ночное время он не надеялся на успех. Если днем на ферме происходило определенное рабочее оживление, а по вечерам несколько человек играли в футбол, то тихой ночью, при четырех собаках и усиленной охране, его шансы сводились на нет.
Желтолицый, которого называли Албертом, ассоциировался у Развеева с нацистским карателем. На нем постоянно был надет клеенчатый фартук, нередко забрызганный кровью. Ангары в его воображении превращались в концентрационные бараки. Только в них содержались не люди, а животные. Стены ангара почти не пропускали звук, однако наркомана пробирал мороз, когда до него долетали мученические крики животных.
Так же, как и журналист, первое время он не понимал, что происходит за стенами ангара. Казалось, что фермой руководил психически больной и весь штат состоял из полоумных маньяков, садистов.