Жнец
Шрифт:
Высокий завизжал дурным голосом (у меня даже уши заложило от его визга), и все автоматы что здесь имелись (числом десять, остальные с копьями!) начали выплевывать в мою сторону кусочки горячего металла. И прежде чем ушлепки поняли, что происходит что-то странное, и прежде надо подумать — магазины их пистолетов-пулеметов, в просторечии автоматов — полностью опустели. После чего придурки громко завопили и бросились бежать вниз по тропе, туда, где я примерно в километре от себя, в излучине реки, увидел россыпь каких-то небольших строений, очень напоминавших хижины африканских дикарей. Коим они служили верой и правдой на протяжении последних ста тысяч лет. Нет, не именно эти строения — подобные им. Потому что такие курятники из
Чем ближе оказывалась деревня, тем больше становилась различима суета, которая творилась в этом скопище глиняных хижин. Я даже отсюда слышал крики и визг, которые исходили от этого живого муравейника. И очень жалел, что не понимаю языка аборигенов. Чего они еще задумали?! На удивление агрессивные твари! Какого черта набрасываться на безобидного, невооруженного человека? Неужели не видно, что у меня нет даже плохонького ножа, не говоря уж о пистолете или автомате!
И сразу вспомнились жители Сентинел, которые убивали любого, кто даже случайно оказывался на их острове, и не вступали ни в какие контакты с жителями внешнего мира. Кстати, довольно-таки действенная тактика в борьбе с иноземными захватчиками. Если убивать всех продавцов харлеев и айфонов — не будет никакого тлетворного влияния на умы граждан родного государства. Есть в этом что-то правильное, логичное!
Похоже, что в деревне собиралось ополчение. Враг идет! Вставайте люди африканские, на славный бой, на смертный бой! Интересно, они там сейчас пулемет устанавливают, или пушку выкатят? Я не удивлюсь, ежели из-за хижины вдруг покажется ствол Т-34-85, эти танки до сих пор воюют на просторах Африки, и очень даже недурно себя чувствуют. Простые в управлении — посади обезьяну, и она сумеет разобраться.
Процессия вышла мне навстречу, и я увидел — во главе этого боевого порядка был кто-то во всем белом — белая юбка, и белое тело, ровным словом покрашенное то ли мелом, то ли известкой. И когда подошел на расстояние пятнадцати метров от ополчения, наконец-то сумел рассмотреть этого предводителя во всех что ни на есть подробных подробностях. И первое, что бросилось в глаза — накрашенные белым вялые мешочки грудей, болтающиеся чуть не у пупка. Женщина! Это — женщина! Старуха!
А потом я увидел сияние. Яркое такое сияние, его было видно даже под лучами солнца! И я такого сияние не видел нигде, кроме как…над рыжим колдуном. Ни баба Нюра, ни черная колдунья не сияли с такой интенсивностью. Это или сильная ведьма, или…колдунья!
Похоже, что она тоже разглядела мою ауру, потому что остановилась и замерла, напряженно вглядываясь в мое лицо. А когда толпа загалдела, колдунья повелительно махнула рукой и так завизжала, что все ринулись от нее назад, в деревню, отбежав не менее чем на пятьдесят метров. Мы остались вдвоем, стоя друг напротив друга.
Старуха смотрела на меня, обшаривая взглядом с головы до ног и обратно, и вдруг взорвалась фонтаном действий: начала подвывать, выписывая руками сложные вензеля — явно колдовала — а в конце своего рэп-выступления сделала жест, как будто что-то в меня бросала. Что именно — визуально не было видно, хотя…нет, все-таки видно. С ее рук сорвался сгусток черноты, эдакое грязное облачко. В облачке, как я успел заметить, чередовались, крутились красные и черные линии, и я откуда-то знал, что эти линии очень нехороши, и что они ни в коем случае не должны коснуться моей кожи. Эдакое предзнание — от старого колдуна, что ли?
Как я успел разглядеть? Да просто. Облачко, когда сорвалось с рук колдуньи на мгновение застыло перед ее лицом, и только потом отправилось меня искоренять. Ну а память-то у меня…не стандартная. Один взгляд — и я все запомнил.
Облачко метнулось ко мне, и я
Я снова рассердился. В последнее время приступы ярости начали настигать меня все чаще и чаще. Видимо, так действует полоса неудач. Раньше я был гораздо спокойнее и увереннее в себе — даже тогда, когда не имел магических способностей. Нет, не так: именно тогда, когда я не имел магических способностей и жил как все, жизнью простого провинциального участкового, я был многократно спокойнее. Я знал свою жизнь наперед на годы и десятилетия. Ну что со мной могло случиться? Вряд ли я бы погиб в борьбе с кровавыми бандитами (какие, к черту, бандиты в забытой богом деревне Кучкино?!), вряд ли меня бы уволили за пьянку и хулиганство — я почти не пью, и по воронам из табельного пистолета стрелять не собирался. Скорее всего через некоторое время я бы женился на местной женщине, мы бы нарожали детей, и выйдя на пенсию майором — я бы так и остался жить в этом самом Кучкино, упокоившись в конце концов на местном тихом кладбище.
Грустная история? Да ничего подобного! Так живут миллионы и миллионы людей! Только меняй «участкового» на «тракториста», «водителя», «учителя» или «фермера», вот и будет тебе обычная спокойная жизнь. На таких людях мир и держится, а не на черных и белых колдунах, непонятно как задержавшихся в этом мире, напрочь отринувшем веру в магию.
Я меняюсь. Хотя и подсознательно сопротивляюсь этим переменам. Я уже не тот Василий Каганов, что приехал в Кучкино, чтобы вести там спокойную, растительную жизнь участкового. И надо с этим смириться. Надо быть хитрым, умным, коварным! Надо думать больше о себе, а не о людях! Не о том, как им помочь! Всем не поможешь… Иначе я не смогу победить колдуна, и он растопчет всю мою жизнь. Ну а пока — надо выжить. И не какой-то там раскрашенной известкой обезьяне эту самую жизнь прекратить!
— Да будь ты проклята, старая сука! — воплю яростно, и делаю рукой такой жест — будто бросаю в старуху волейбольный мяч. И с удивлением, и даже оторопью вижу, что с руки и в самом деле срывается сгусток черно-красного нечто, которое повисев передо мной одну, маленькую дольку секунды как снаряд из пушки летит вперед и врезается в старую колдунью!
Колдунья охает, секунду ее не видно из-за возникшего вокруг нее серого кокона. Но через три секунды кокон исчезает, и я вижу, что, старушенция опять что-то гоношит — подрыгивает, распевает боевые мантры и машет руками. И тогда, не дожидаясь очередного «выстрела» я снова воплю:
— Сдохни! — и выпускаю проклятие. А следом еще одно, еще!
— Сдохни! Сдохни! Сдохни!
Теперь кокон вокруг старухи стал совсем черным, и не опускался секунд тридцать, не меньше. Я даже устал ждать. Когда чернота развеялась, стало видно — колдунья сидит на земле, опершись на нее левой рукой чуть позади себя, в позе эдакой Васнецовской Аленушки — голова набок, глаза закатились. Но еще жива! Я было хотел добавить жару, добить проклятущую злыдню, но старуха вдруг встрепенулась, бухнулась на колени и вытянув вперед руки склонилась предо мной в известной любому человеку на Земле позе покорности.
Ну вот это другое дело! Давно бы так! Разве не видите — белый человек пришел, типа господин? Бвана! Хе хе… Пока из пушки по ним не постреляешь — никак не хотят уважать! Нет, я не не какой-то там нацист, просто менталитет такой у некоторых наций — пока им пистюлей не отвесишь, тебя уважать не будут. Это реальная жизнь, чего уж там…
Я подошел к старухе, сделал жест рукой — мол, поднимайся! Она встала, вытаращилась на меня своими черными, с желтоватыми белками глазами. Я на пару секунд задумался — что же ей такое сказать? Ну вот что можно сказать человеку, который не поймет ни слова из того, что ты собираешься ему сказать?