Жонкиль
Шрифт:
Наконец она обрела дар речи.
— Идем, — сказала она хриплым голосом. — Я буду рада.
И вот в спальне, соседней с той, где Роланд Чартер спал под наблюдением одной из лучших больничных сестер Лондона, Микки, Жонкиль и Поппи Хендерсон сидели около поспешно затопленного камина, пили кофе и ели печенье далеко за полночь.
Около трех часов Жонкиль взяла Микки за руку, прошла с ней на цыпочках к комнате Роланда, послушала снаружи, не услышала никаких звуков и вздохнула с облегчением.
— Он, видимо, все еще спит. Все в порядке, Микки, — прошептала она.
Микки улыбнулась, глядя в лицо девушки. Жонкиль выглядела утомленной, но какой-то новый свет исходил из ее красивых глаз. Микки неожиданно крепко обняла Жонкиль.
— Конечно, все в порядке, — сказала она. — И очень скоро вы с Роландом сможете раскаяться в своей глупости и поехать в долгое свадебное путешествие.
Жонкиль спрятала лицо на плече Микки.
— О, Микки, какой я была дурой! — сказала она приглушенным голосом. — Я люблю его, теперь я точно это знаю, и должна была давно простить его.
— Он был скверный мальчишка, и ты была маленькой идиоткой, — сказала Микки с чувством. — Но можно надеяться, что вы оба научитесь уму-разуму в будущем.
Глава 21
Спустя неделю пришло время, когда Роланд Чартер настолько окреп, что жене разрешили провести целый час в его палате; до этого она могла только в течение пяти минут быть с ним, а затем строгие сестры и врачи выпроваживали ее.
— Роланд, я ненавижу весь медицинский персонал! — объявила Жонкиль, входя в красивую солнечную палату в лечебнице доктора Бойд-Стьюарта на улице Уимполь. — Они все сплотились для того, чтобы не дать мне видеть тебя.
Роланд, слабый, бледный, изможденный лихорадкой, но с живым блеском в глазах, сел в кровати и протянул к ней руку.
— Правда, Жонкиль? Ты действительно так хочешь видеть меня? Не обманываешь? — спросил он.
— Конечно, нет, — ответила она. — И сегодня, наконец, сестра сказала, что я могу оставаться с тобой целый час. Тебе лучше?
— Гораздо лучше, — ответил он. — Прошлая ночь прошла превосходно, уже целые сутки нормальная температура. Сядь, дорогая.
Последнее слово, произнесенное так нежно, заставило Жонкиль задрожать. Она пододвинула стул к его кровати и села, робкая и молчаливая. Он откинулся на подушки и смотрел на нее с невысказанной страстью во взоре. Она казалась более красивой, чем он представлял себе раньше. Она была в сером: серый, хорошо сшитый костюм, который подходил к ее стройной мальчишеской фигурке; серая мягкая шляпка на темной стриженой головке; серебристая лиса на плечах; серые туфли и шелковые чулки в тон. Она раскраснелась, возможно, от волнения, что видит его, и под густыми ресницами ее глаза сияли, как звезды.
Сердце Роланда сильно забилось. Внезапно он протянул к ней руку.
— О, моя дорогая! — вымолвил он.
Она взяла его руку, наклонила голову и, не глядя на него, сказала:
— Нам много о чем нужно поговорить, Роланд. Но прежде всего я хочу сказать тебе, как я жалею, что прогнала тебя вначале.
— У тебя есть все основания вообще не прощать меня, Жонкиль, — сказал он. — Я сильно согрешил, обманув тебя и таким образом женившись на тебе. Но я узнал и полюбил тебя, моя дорогая, полюбил сильнее, чем когда-либо считал возможным полюбить женщину. Моя любовь, конечно, не оправдывает прошлых поступков, но мне так нужно твое прощение.
— Я была упряма и самолюбива, — сказала она тихо. — И однако, верь мне, Роланд, я страдала: ты так был мне нужен!
Его пальцы сжали ее тоненькие пальчики.
— Правда, дорогая? Значит, ты не так сильно ненавидела и презирала меня, как я думал?
— Нет. Я часто хотела послать за тобой, Роланд. И мне не так уж нравилось работать, когда не с кем было поговорить, кроме Пегги Фейбьян и Робинсонов. Я иногда виделась с Микки, но она всегда так занята. Ты знаешь, сколько у нее дел.
— Дай Бог ей счастья, — сказал Роланд с чувством. — Она так помогла нам обоим.
— И Поппи тоже, — сказала Жонкиль. — Мы должны что-нибудь сделать для Поппи, Роланд.
— Конечно, — согласился он. — Мы ей обязаны своим нынешним счастьем, ведь она привела тебя ко мне.
Жонкиль подняла голову и посмотрела на него почти робко.
— Роланд, в тот вечер, когда ты заболел, Микки сказала, что я была идиоткой, а ты — ты скверный... — ее губы дрогнули в улыбке. — Я думаю, что она права. И еще она считает, что мы оба должны взяться за ум и поехать в долгое свадебное путешествие.
Рука Роланда так сильно сжала ее пальцы, что она поморщилась от боли.
— Жонкиль... Жонкиль, ты считаешь... ты можешь настолько простить меня, чтобы послушаться этого совета? — спросил он.
Она соскользнула со стула, опустилась на колени у его кровати и спрятала лицо у него на груди. Он сбросил маленькую фетровую шляпку с ее головы, нежно погладил по волосам.
— Моя дорогая, — добавил он. — Всем сердцем и душой я прошу тебя простить меня за то зло, что я принес тебе. Позволь мне начать снова, доказать мою любовь, посвятить тебе мою жизнь.
— Я простила давно, — сказала она. Сердце ее бешено колотилось, а тело трепетало от его прикосновения. — И я никогда по-настоящему не переставала любить тебя, Роланд. Я мучилась, сердилась, страдала. Но я все простила и забыла.
— Что я могу сделать, чтобы доказать свою любовь? — спросил он ее.
— Просто люби меня, будь счастлив со мной, — ответила она. — Сегодня утром я получила письмо от бабушки, Роланд; она пишет, что ждет нас в Риверс Корте, как только ты сможешь переносить дорогу. Она хочет, чтобы мы немного пожили с ней. Она так рада, что мы... что у нас все в порядке, Роланд.
— Бедная старенькая бабушка, — проговорил он. — Да, мы съездим к ней. Но, дорогая, наша работа?
— Ты уже потерял свою работу, — приглушенно засмеялась она. — Я вчера тоже бросила ателье. Пегги отступилась от меня, считая меня полностью безнадежной. Это все бесполезно, Роланд. Мы не можем работать. Мы просто должны выбросить наши прежние обиды и предубеждения и жить на деньги, которые оставил нам бедный отец. Я уверена, что теперь, когда он знает (а я верю, что он действительно знает), что мы любим друг друга и хотим жить вместе, он будет счастлив, что мы живем на его деньги.