Жопа
Шрифт:
Тут Ника и сломалась.
— Я сейчас, — сказала она и, шатаясь, побрела в сторону туалета. — Я пьяная, как жопа!
— Слушай, Сталкер, а она у тебя всегда такая? — на удивление трезвым голосом спросил Слава.
— Какая — такая?
— Аутичная какая-то. Смотрит всё время в пустоту и, как будто, что-то там видит.
— Нет, не всегда. Бывает и хуже.
В каморку за сценой, где они заседали, ворвался краснорожий тамада.
— Там, у входа, мужика пристукнули. Если у кого документы не в порядке, линяйте через служебный выход.
И он, почему-то, внимательно посмотрел на Сталкера.
«Неужели опять?» — вздрогнул Сталкер и нарочито безразличным
— Какого ещё мужика?
— Здесь, на свадьбе был. Плотный такой, в возрасте.
Сталкер ринулся по коридору. «Черт возьми, только не это!»
Он дёрнул дверь, шпингалет вылетел — к чёрту шпингалет! — и облегчённо вздохнул. Ника спала, сидя на унитазе.
— Прочухивайся, быстро! Уходим!
— Что?.. Где… Спать хочу, — сквозь сон пробормотала Ника. Не тратя времени на разговоры, Сталкер взвалил её на плечо и ломанулся к выходу. Ладно, хоть, она лёгкая. Особенно по сравнению с Юркой. А, может, ещё оттого, что она просто пьяная, а не мёртвая? Говорят, мёртвое тело тяжелее…
Выбравшись из кафе, он прислонил Нику к стене и шепнул:
— Стой здесь — я быстро, — и побежал к центральному входу. «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, от матроны я ушёл», — вертелось в голове.
Близко подходить не пришлось. Высунувшись из-за угла здания, Сталкер понял — так и есть. В луже крови, с пробитым черепом лежал Дядя Вася.
«И от матроны ушёл, а от смерти — не получилось…»
10
В студии Сталкер уложил беспробудным сном спящую Нику на матрас, стянул с неё мокрое платье. Импрессионистские тучи, конечно же, разродились и, как всегда, вовремя. Нике ещё повезло — отрубившись, она не обращала никакого внимания на льющиеся сверху потоки. Сталкеру повезло меньше.
Укутав её одеялом, он прохромал в «офис», упал в осиротевшее кресло, закинул ноги на стол. Ныло больное колено — прогулка в ливень, с пьяной девкой на горбу, явно не пошла ему впрок. Сталкер усмехнулся, вспомнив, как на полпути Ника проснулась и заявила, что протрезвела, а потому может идти сама. В силу оставшихся не установленными причин «идти сама» она желала только на четвереньках, и Сталкеру пришлось, обругав её дурой, опять взгромоздить на плечи. «Сам дурак», — сказала Ника и тут же заснула.
К ноющему колену и тоске-барракуде подключилась пиявка-бессоница — теперь они «соображали на троих». В пику им Сталкер вытащил из кармана бутылку «Белого аиста» — он не был бы Сталкером, если б не прихватил никакого трофея. Но после первого же глотка на него напала другая троица — три неотвязных, вызывающих неприятный холодок в области живота, и паскудных по сути своей вопроса: «кто?», «как?» и «зачем?».
Самым безобидным из этих трёх единокровных братьев был средний — «как?», и ответ на него казался простым, как чекушка — «чем-то тяжёлым сзади по голове». И ясно, что тяжёлым, и ещё яснее, что по голове, и что сзади — тоже ясно. Если бы спереди, то случился бы шум, который кто-нибудь да услышал бы — Дядя Вася, хоть и пенсионер, был мужик крепкий, просто так, за здорово живёшь, убивать бы себя не позволил. Оставались вопросы «кто?» и «зачем?», и последний, к тому же, дробился на два — «зачем кто-то убил Дядю Васю?» и «зачем Дядя Вася вернулся обратно в кафе?». Сталкер помнил, что тот уходил с матроной, и даже если допустить, что чего-то у них не склеилось, логичней для Дяди Васи было б пойти домой, тем более что и жил-то он в десяти минутах ходьбы. Запутавшись окончательно, Сталкер отключился прежде, чем успел прикончить бутылку.
Вначале
И тогда ему явился дьявол. Дьявола звали Асмодей Карлович, был он губастым, носатым, плешивым, каким-то поношенным и пыльным, но, без всякого сомнения, настоящим. Таким же пыльным, словно летняя обочина проезжей части, взглядом он грустно смотрел на Сталкера и приговаривал с укоризной:
— Ну что ж ты наделал, дурья башка? Какого ты чёрта влез? Это ведь моя работа, а ты мало того, что напортачил, толком ничего сделать не сумел, так ещё и меня без премии оставил!
— Значит, Дядю Васю ты убил? — тихо спросил Сталкер. — Чтобы премию заслужить, да, Карлыч?
— Не убивал я твоего Дядю Васю! — возмутился дьявол. — Нужен он мне, как птеродактилю презерватив!
— Так кто же тогда убил?..
Тут дьявол как-то странно посмотрел на Сталкера, совсем как тамада в кафешке, и неожиданно сказал голосом Достоевского Порфирия Петровича:
— Как, кто убил-с? Вы же, голубчик, и убили-с!
И добавил, роняя слезу:
— А ведь это — моя работа! Пойми ты, дурья башка, — моя работа!
С этими словами дьявол извлёк откуда-то жестяной таз и бейсбольную биту и, лупя битой по тазу, стал выкрикивать нараспев:
— Мо-я ра-бо-та! Мо-я ра-бо-та!
…Сталкер открыл глаза. Стучали не в таз, а в железную дверь, громко и настойчиво.
— Да кто там ещё, вашу мать! — раздражённо воскликнул он. Спохватившись — мало ли кто это может быть? — нащупал в сумке «макаров». С того злополучного дня Сталкер так и носился с ним, как с писаной торбой, — и при себе таскать опасно, и оставить где-либо страшно, и выкинуть рука не поднимается, и вообще — вдруг пригодится? Он засунул пистолет сзади за пояс и, крадучись, пробрался по лестнице. Каковые действия, ввиду перспективы визита милиции, следовало квалифицировать как безмозглые, с тем единственным смягчающим обстоятельством, что Сталкер не успел окончательно проснуться.
По счастью, милиции за дверью не оказалось — на пороге стоял непричёсанный, похмельный и запыхавшийся Федя, без очков, зато со ссадиной на лбу.
— Сталкер… это… Дядь Васю… кто? — совершенно не справляясь с дыханием, выпалил он.
— Дьявол, — сказал Сталкер. В ушах до сих пор стоял жестяной грохот.
— Чего-о?
— Дьявол его шандарахнул. Вот только не сознаётся, старый хрен. Пытается на меня повесить.
— Чего ты мелешь?!
До Сталкера, наконец, дошло, что он перепутал сон и реальность.