Жопа
Шрифт:
— Ахинею, наверное. Да заходи уже, что ли! Дверь запереть не забудь.
Федя запер дверь и прошел мимо него внутрь. Сталкер спустился следом, на ходу потирая виски. Самочувствие оставляло желать лучшего — как психическое, так и физическое.
— Володька… — покусывая губы и задумчиво глядя на Сталкера, едва слышно сказал Федя, и Сталкеру это не понравилось — слишком уж часто стали на него так вот по-странному смотреть.
— Чего — «Володька»? Я уже тридцать лет, как Володька! Думаешь, Дядю Васю я грохнул?
— Ну… — неуверенно начал Федя, — я ведь не обвиняю. Но мы-то все раньше тебя ушли!
— Ты параноик! Сам посуди, на кой мне его убивать?
Федя поправил отсутствующие очки:
— А если он вдруг случайно про нас узнал? И сказал, что молчать не будет?
— Детектив недорезанный! Я бы тебе ответил!.. А если это ты вдруг узнал, что он вдруг узнал… Тьфу, запутался!.. Короче, прикинулся пьяным, подождал за углом, дождался и съездил ему топором по чану. Тоже логично!
— Почему именно топором?
— Откуда я знаю! Стамеской, дубиной, томагавком, баллистической ракетой! Хоть телебашней!
Федя задумался.
— Значит, правда — не ты?
— Похоже, дубина, это тобой Дяде Васе по кумполу врезали! Мы же на пару в одном дерьме по самые гланды сидим. Про Юрку, как помнишь, я врать не стал. А мог наплести до небес — сценарист я, или где?
Федя вознамерился было снова поправить очки, с удивлением обнаружив, что их у него нет. И шёпотом спросил:
— Сталкер, а Ника с тобой была?
— Вот только её сюда не приплетай! На толчке он дрыхла! К тому же, Дядь Васю явно не девичьей ручкой стукнули.
— Девичьей ручкой она Витьке башку почти отпилила, — напомнил Федя.
Сталкер поморщился. После сегодняшнего сна вспоминать про Витьку ему совсем не хотелось.
— Это — другая история. А здесь она — не-при-чём!
— Дела-а, — сказал Федя. — Но если, не я, не ты и не она — тогда кто? Совпадений-то не бывает!
«Ты, я, он, она — вместе целая страна!» — съёрничал Сталкер. — Не знаю. Полночи над этим думал.
— Володька, а мы ведь, похоже, вляпались.
— Пока — нет. У меня и у Ники — стопроцентное алиби, да ребята про нас и трепать не станут — они почему-то решили, что у нас ксивы не шибко чистые. Тебя, пьяного, тоже, наверняка, куча народу видела. А вот убийцу, конечно, вычислить бы надо. Для собственной безопасности.
— Мамашу Светкину нужно найти, — предложил Федя. — Может, она что-нибудь прояснит?
— И засветиться? Нет уж, в эту сторону нам пока лучше не рыпаться. Разве что, кого-нибудь постороннего к ней заслать.
— Ладно, подумаем. У тебя, часом, опохмелиться ничего нет?
— Сейчас посмотрю — если всё ночью не выпил, тогда найдется.
Сталкер нагнулся к стоящей под столом бутылке и тут же услышал Федин голос, уловив в нём почти милицейские интонации:
— Так! Кое
Сталкер выпрямился. Надо ж было умудриться забыть про «дуру» за поясом!
— А это я, Федя, для себя приберёг, на самый хреновый случай. Тебя в долю не приглашаю — ты, если что, можешь на тачке с моста сигануть.
После распития остатков коньяка и похода за самым дешёвым портвейном, напоминавшим по вкусу денатурат, обильно разбавленный протухшим лет десять назад столовским компотом, Федя собрался с мыслями и на едином духу высказал Сталкеру все свои претензии. По его словам выходило, что Сталкер являет собой наипервейшую сволочь, пожалевшую пули для друга. Эту характеристику он обосновал рассуждениями о том, что смерть от пули легка, безболезненна и элегантна, в то время как разбиваться на машине — больно, мучительно и пошло. В завершении речи Федя заявил, что он, лично, не только не пожалел бы для Сталкера пули, но, кроме того, перед самоубийством завещал бы ему машину.
— На фига мне твоя машина, если я уже раньше тебя застрелился? — возражал Сталкер и обзывал Федю бессовестным вымогателем.
Дальше дискуссия перешла в область сравнительного анализа смертей — по степени их лёгкости и приятности. Здесь мнения также разошлись — Федя считал самым лучшим способом вскрытие вен в горячей ванне, а Сталкер — морфиновую передозировку.
— Барбитураты тоже годятся, — заметил он. — Засыпаешь — и не просыпаешься.
— Ты сам, что ли, пробовал? — усомнился Федя.
— Почти. Однажды передознулся — и чуть не отъехал. Но это — другое. Когда не нарочно, тогда страшно становится, и дураком себя чувствуешь — мол, вот ведь, кретин, хотел кайфануть, а вместо того — каюкнешься. А если сознательно хочешь отъехать, то ни страха, ни досады, ни рвотного рефлекса быть не должно — растворяешься в мире, а мир растворяется в тебе.
— Тоже мне, теоретик суицида! — фыркнул Федя. — А как ты считаешь, Дядя Вася легко умер?
— Спроси у него при встрече, — пробурчал Сталкер и вдруг перешёл на шёпот. — Тише! Ника проснулась! Про Дядю Васю при ней — ни слова!
Предупреждение запоздало. Может быть, Ника услышала их разговор, а, может, совпадения, всё-таки, иногда случаются, но, так или иначе, фраза, произнесённая ею, как нельзя более прямо касалась затронутой темы:
— Это я убила Дядю Васю.
11
— Сталкер, ты страшный человек, — сказал Федя, когда «Вольво» в очередной раз увязла в грязи. — Ты — маньяк! Тебя как зациклило на этом проклятом фильме, так всё! Хоть потоп, хоть цунами, хоть моровая язва — хоть бы хны! Главное — фильм! Вылазьте, толкать будете!