Жорж Дунаев
Шрифт:
– Я слышу Зов.
– Прости?
– За год до окончания Академии я впервые услышал Зов. Зов в моих снах. Из ночи в ночи мне начали сниться смутные очертания циклопических зданий циклопического города. Разрушенного города. Из ночи в ночь я беспокойно бродил среди руин под шепот странного голоса, произносившего слова на странном языке. Он звал, звал меня в невообразимую даль, звал в этот город, сводя с ума своим постоянным шепотом. Через месяц после начала видений мой сон превратился в кошмар из-за шепота, всепроникающего, навязчивого шепота, возникавшего, едва я только закрывал глаза.
Я обратился к психотерапевту, истратил состояние на лекарства, но безуспешно. Я поменял психотерапевта, потом поменял второго, третьего, четвертого…. На десятом я понял, что современная медицина помочь мне не в состоянии. Голос меж тем становился все громче и громче, через несколько месяцев с неразборчивого шепота перейдя в отчетливо слышные слова. Я крепился, крепился до тех пор, пока не услышал его наяву. В туалете. Я сидел на унитазе и на минуту прикрыл глаза, как появился Он. Я очнулся, но Он не исчезал, доносясь откуда-то из-за двери кабинки. Я открыл дверь, голос зазвучал громче. Я пошел на источник звука и добрался до автоматической сушилки рук. Голос доносился из ее раструба. Я прислонил ухо к раструбу, голос на мгновение прервался, а затем рявкнул во всю мощь «ПОТОМОК!». Оглушенный, я упал на пол, скрючился, достал до кармана и трясущимися руками всыпал в рот месячную дозу антидепрессантов. Пустил пену. Очнулся уже в медицинском центре и три недели находился в мире галлюцинаций столь пугающих, что я не могу о них говорить даже сейчас – Тала замолкает и смотрит в болотную даль. Затем он прокашливается, сплевывает гноем и продолжает:
– Вернувшись в объективную реальность, я первым делом пошел и сдал кровь на генетический анализ. Среди кровей множества народов обнаружились слабые следы наследства неизвестной нации. Я потратил полгода на поиски информации о ней. Голос с отчетливых слов поднялся до громкости обычного человеческого разговора, зато у меня появилась зацепка. В одном забытом справочнике я отыскал следы моих забытых предков. Они были с этой планеты. Но они принадлежали не к колонистам, они являлись коренными обитателей местных джунглей. До прихода федералов джунгли кишели низкорослыми дегенеративными карликами, которые лет через тысяч десять развились бы в нормальных людей. Если бы они не догадались воровать у колонистов детей, бесследно унося их в самое сердце болот.
«Федерация такого не потерпит!», отряды карателей, напалм, пулеметные очереди, срезающие тонкие пальмы, остатки карликов уходят умирать в районы полярных шапок – Тала вздыхает – и да, я не хочу даже и думать, КАК они могли передать свою генетическую информацию. В любом случае, их примитивное общество со своей тайной религией и странным полуптичьим языком кануло к черту. К тому моменту, когда я узнал всю историю, голос поднялся в крик, а тени из сновидений приобрели зловещие очертания. Я закрывал глаза, и голова взрывалась криком на чужом языке, а на внутренней стороне век тут же прорисовывался циклопический город, полный неясной угрозы. У меня было два выбора – или сойти с ума, еще раз закинувшись сверхдозой антидепрессантов, или ответить на Зов и уехать в джунгли. Я выбрал второе – Тала переводит дух и отирает с лица капельки пота. Видно, что разговор утомил его, что он долго к нему готовился, и что он хочет досказать все до конца.
– Весь полет к планете Зов нарастал и нарастал, в нем появлялось подобие ритмичности, и чем ближе мы подлетали, тем быстрее становился ритм. Когда мы заходили на посадку, Зов превратился в оглушительную какофонию из произносимых скороговоркой слов на неизвестном языке. Но едва я ступил на землю планеты, как Зов стих. Оглушенный внезапно наступившей тишиной, я бессмысленно шатался по терминалу космодрома, глупо улыбаясь самому себе. Наконец, я пришел в себя и отправился в болота, к месту, где раньше располагался главный город карликов. Никто не знает, когда и как он был построен, и строили ли его карлики или кто-то еще более древний. Известно лишь одно – как только остатки дегенератов ушли к полярным шапкам, город поразительно быстро затонул. И, Жорж, ты стоишь прямо перед его главными воротами – Тала показал рукой прямо передо мной – Я построил здесь хижину и вот уже десять лет собираю осколки исчезнувшей цивилизации, пытаясь расшифровать надписи на камнях, понять, кто и как построил этот город и зачем Зову я.
– Впечатляюще – я попытался усмехнуться, но ухмылка вышла чересчур вымученной – Ты говорил, что ожидал меня. Откуда ты узнал про нас?
– Иногда Зов появляется на ночь или две. Прошлой ночью он проявился снова, в потоке незнакомых слов я смог уловить твое имя.
– Но ты же не хочешь сказать, что я тоже потомок карликов-дегенератов?!
Тала мягко улыбается:
– Терпение, Жорж, терпение, ты скоро сам все узнаешь.
Глава шестая.
Первая ночь на болоте проходит беспокойно, меня кусают насекомые и мне снится чертовщина. Я вижу во сне толпы смеющихся карликов, с отвратительным хохотом танцующих вокруг костров, я вижу карликов, сношающих визжащих человеческих женщин, я вижу карликов, читающих нараспев монотонные молитвы мертвым демонам. Затем сцена сменяется и мне грезится Тала, плывущий по поверхности болота в маленькой лодочке. Тала держит у груди деревянного идола и лодка плывет сама собой, движимая невидимой силой. Тала читает молитву, губы его медленно шевелятся, произнося славословия какой-то мерзости. Во сне мне кажется, что молитва выходит изо рта Талы струей слизи, что от ее нечестивости даже сам воздух обращается в пакость. Дочитав молитву, Тала изломанно дергает руками с идолом. В какой-то момент он поворачивает идола ко мне, и я вижу крохотные живые огоньки в самом центре застывших деревянных глаз. Огоньки разрастаются, становятся огнями, огни заполоняют все вокруг, и тут я просыпаюсь.
Напротив меня рыдает Сэм, в приступах рева пытаясь поставиться в вену жидкостью цвета свернувшейся крови. Я моментально вскакиваю и выбиваю ногой шприц из его рук:
– Какого черта, Сэмми?
– Анна, Анна пропала!
– Как пропала?
– Вообще пропала. Ее нет. Она исчезла!
– А ты искать пробовал, мудак?
Сэм отрицательно качает головой, и я от всей души бью его в челюсть. Скорее всего, наша джанки обдолбалась вусмерть и забрела в самую глубь болот. В другое время я бы и пальцем не пошевелил ради государственного журналиста, но сейчас мне нечего делать и я решаю поиграть в спасательную операцию. Я забираю у Сэма двойную дозу стимуляторов, ставлюсь ими, и весь день как проклятый слоняюсь по болоту. Я ору «Анна! Анна!», я заглядываю под кусты, я прыгаю по кочкам, я пугаю птиц и давлю многоножек, я делаю все, что способен сделать один человек с голыми руками. Наконец, я нахожу ее ботинок и тупо смотрю на него с минуту, пытаясь придумать, почему Анна исчезла, а ботинок остался. Возможно, она случайно упала с кочки и утонула. Сняла ботинок, упала и утонула на босу ногу. Возможно, ее атаковали гигантские летающие комары-убийцы и она отбивалась от них ботинком, а потом упала с кочки и утонула. Возможно, в середине болота ей явился господь Бог с тысячею ангелов, певших «Сними ботинок и ты уверуешь!». Возможно, она перебрала галлюциногенов и вообразила себя Хрущевым на трибуне ООН, а потом упала с кочки и утонула. «Возможно-возможно-возможно» - я зашвыриваю ботинок подальше и возвращаюсь к хижине.
Вечереет. У хижины невозмутимый Тала что-то варит на костре, рядом с ним в наркотическом забытье валяется Сэм. У меня отвратное настроение:
– Анна исчезла – Тала не отрывается от готовки:
– Да, я слышал. Такое случается на болоте. Особенно если ты ходишь по болоту не совсем в сознании – я хмыкаю:
– От нее остался ботинок. Перед тем как исчезнуть, она зачем-то сняла один ботинок. Это странно – Тала продолжает невозмутимо помешивать варево:
– Что ты хочешь от наркоманов? Мало ли что может взбрести в голову, когда ты не в совсем ясном уме.
Я снова хмыкаю. Затем мы ужинаем овощным рагу, раскуриваем сборы болотных трав и ведем неспешную беседу о демонах и стали. Сэм так и не приходит в сознание. Когда совсем темнеет, я на всякий случай перетаскиваю его к себе под бок и засыпаю.
Снова снятся карлики. Десятки, сотни глумливо скалящихся карликов, обступивших столб с привязанным к нему человеком. Лица привязанного не видно, в свете костров я замечаю лишь его обнаженный торс с продетыми сквозь кожу металлическими нитями. Другими концами нити прикреплены к деревянной палке, образуя некое подобие музыкального инструмента. Один из карликов подходит к инструменту и проводит по струнам маленькими кривыми пальцами. Он ударяет по струнам раз за разом, извлекая на свет уродливое подобие музыки. Человек у столба корчится и кричит от боли, карлы смеются и подхихикивают. Затем карл достает железный прут, калит его на огне и начинает чертить на коже пленника ломаные буквы давно забытого алфавита. Вой пленника перемешивается с торжествующими воплями уродцев. Измученного и обессилевшего человека отвязывают от столба и грузят в лодочку, отплывающую в болото. Тотчас же от берега отчаливают десятки других лодочек, на каждой из которых горит по огню. В центральной лодке во весь рост стоит Тала и снова читает ту же самую нечестивую молитву. Когда он начинает размахивать идолом, вопящего от ужаса человека скидывают в болото, мгновенно засасывающее несчастного. Я просыпаюсь от ощущения странной пустоты. В потемках шарю рукой – слева сырая земля, справа сырая земля, сзади и спереди тоже сырая земля. А где Сэм?