Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
Жильбер нагнал его и двинулся следом; наконец старик остановился, и молодой человек последовал его примеру.
На площадке, куда выходили две двери, лежал вытертый коврик.
Незнакомец дернул за оленье копытце, висящее на шнурке, и в одной из комнат раздался пронзительный звонок.
Послышалось шарканье туфель по полу, и дверь отворилась.
На пороге стояла женщина лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Два голоса — незнакомца и женщины, открывавшей дверь, — зазвучали одновременно. Один из голосов робко осведомился:
— Я не очень поздно, дорогая Тереза?
Второй проворчал:
— Не больно-то вы торопились к ужину, Жак!
— Ну, ничего, это дело поправимое, — ласково ответил незнакомец, закрывая дверь и беря у Жильбера жестяной ящик.
— Так с вами еще и рассыльный! — воскликнула хозяйка. — Этого только не хватало! Значит, вы уже не можете сами носить эти ваши травы. Рассыльный к господину Жаку! Фу-ты, ну-ты, господин Жак стал важным барином!
— Да полно вам, Тереза, перестаньте, — отвечал тот, к кому были направлены эти обидные речи, аккуратно раскладывая травы на каминной полке.
— Расплатитесь же с ним, и пусть уходит, нам здесь не хватало только соглядатаев.
Побледнев как смерть, Жильбер ринулся к двери. Жак остановил его.
— Этот господин, — довольно твердо проговорил он, — не рассыльный и тем более не соглядатай. Это мой гость.
Старуха даже опустила руки.
— Гость? — переспросила она. — Вот это новости!
— Послушайте, Тереза, — продолжал незнакомец по-прежнему ласково, однако куда решительней, — зажгите свечу. Мне жарко, и мы хотим пить.
Старуха принялась было ворчать, но через несколько секунд умолкла.
Взяв огниво, она принялась высекать огонь над коробочкой с трутом; во все стороны полетели искры, и вскоре трут затлел.
И во время диалога, и во время наступившего после него молчания Жильбер, недвижный и бессловесный, стоял возле двери и уже начал искренне сожалеть, что пришел в этот дом.
Видя растерянность молодого человека, Жак предложил:
— Прошу, господин Жильбер, проходите.
Чтобы рассмотреть того, с кем ее муж говорит с такой подчеркнутой вежливостью, старуха повернула к юноше свое желтое и угрюмое лицо. Жильбер видел ее в слабом свете разгорающейся свечи, которая была воткнута в медный подсвечник.
На этом лице, морщинистом, в красных пятнах и словно налитом желчью, выделялись глаза, скорее бегающие, нежели живые, и даже скорее скользкие, нежели бегающие; выражение пошлой слащавости, противоречившее тону и манерам старухи, сразу же вызвало в Жильбере живейшую неприязнь.
А старухе явно не понравилась бледность и тонкость черт молодого человека, его настороженное молчание и напряженность.
— Еще бы вам не было жарко, еще бы вам не хотелось пить, господа, — ворчала она. — Как же, провести целый день в тенистом лесу, это так утомительно, наклониться иногда сорвать травинку — это же такая тяжелая работа! Вы, сударь, как я понимаю, тоже собираете гербарии — это ведь ремесло тех, у кого нет настоящего.
— Этот господин, — еще тверже отозвался Жак, — прекрасный и честный молодой человек, который сделал мне честь, проведя со мною весь день, и которого вы, моя добрая Тереза, уверен, примете как друга.
— Еды у нас только на двоих, — огрызнулась в ответ Тереза.
— В еде я умерен, он — тоже, — возразил Жак.
— Ну как же! Знаю я вашу умеренность. Так вот, имейте в виду: хлеба в доме не хватит, чтобы накормить двоих таких умеренных, и спускаться за ним вниз я не собираюсь. Да и булочная уже закрыта.
— Хорошо, тогда спущусь я, — нахмурившись, ответил Жак. — Откройте мне дверь, Тереза.
— Но…
— Мне так угодно!
— Хорошо, хорошо, — отозвалась старуха ворчливо, но уже без той категоричности, которая вывела из себя Жака. — Я ведь здесь для того, чтобы потворствовать всем вашим капризам. Будем довольствоваться тем, что есть. Давайте ужинать.
— Садитесь подле меня, — предложил Жильберу Жак, пройдя в соседнюю комнату к небольшому накрытому столу, на котором рядом с двумя приборами лежали свернутые салфетки: одна из них была перевязана красной ленточкой, а другая — белой, что явно указывало на места хозяев за столом.
Тесная квадратная комнатка была оклеена бледно-голубыми бумажными обоями с белыми узорами. На стенах висели две большие географические карты. Меблировку составляли полудюжина стульев из вишневого дерева с соломенными сиденьями, уже упомянутый нами стол и шифоньерка, набитая штопаными чулками.
Жильбер уселся; старуха поставила перед ним тарелку и принесла видавший виды столовый прибор, к которому присовокупила тщательно начищенный оловянный кубок.
— Вы не пойдете за хлебом? — спросил Жак у жены.
— В этом нет нужды, — сердито ответила та, явно все еще злясь на Жака за одержанную над ней победу. — Я нашла в ящике полхлеба. Полтора фунта нам должно хватить.
С этими словами старуха водрузила на стол супницу.
Первым налил себе Жак, за ним Жильбер, старуха стала есть прямо из супницы.
Аппетит у всех троих оказался отменный. Жильбер, оробев от вызванной его появлением дискуссии насчет домашнего хозяйства, сдерживал себя как мог, однако суп все равно съел первым.
Старуха бросила на его до срока опорожненную тарелку весьма неодобрительный взгляд.
— Кто сегодня заходил? — поинтересовался Жак, чтобы изменить направление мыслей Терезы.
— Ах, да как обычно, весь город, — ответила та. — Вы обещали госпоже де Буфлер четыре тетради, госпоже д'Эскар — две арии, госпоже де Пантьевр — квартет. Одни пришли сами, другие прислали слуг. Но куда там! Хозяин собирал травы, а так как он не умеет развлекаться и работать одновременно, дамам пришлось обойтись без музыки.