Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
— Ну, на сей раз я поймала тебя, бесстыдник! — послышался разъяренный шепот. — Попробуй, скажи теперь, что ты не назначаешь ей свидания, что ты ее не любишь!
У Жильбера не хватило сил даже на то, чтобы вырвать свою руку из цепкой хватки. Однако на самом деле хватка эта была не такая уж мощная: страшные тиски были лишь девичьей ручкой. Жильбера взяла в плен Николь Леге.
— Позвольте, что вам нужно? — раздраженно, но тихо спросил он.
— Так ты хочешь, чтобы я громко сказала, на что это похоже? — во весь голос осведомилась Николь.
— Да нет, я хочу, чтобы
— Ладно, тогда иди за мной.
Именно к этому Жильбер и стремился: следуя за Николь, он удалялся от Андреа.
— Будь по-вашему, иду, — отозвался он.
Он и в самом деле шел за Николь, которая, приведя его в цветник, закрыла за собой дверь.
— Но ведь мадемуазель скоро придет к себе в спальню и позовет вас, чтобы вы помогли ей лечь, а вас не будет на месте, — проговорил Жильбер.
— Если вы думаете, что сейчас меня это волнует, вы глубоко ошибаетесь. Что мне за дело — позовет она меня или нет! Мне нужно с вами поговорить.
— Быть может, вы лучше скажете мне завтра все, что хотите сказать. Мадемуазель строга, и вы это знаете.
— О да, ведь это я советую ей быть построже, и особенно со мной!
— Николь, завтра, я вам обещаю…
— Он обещает! Знаю я, чего стоят твои обещания и как на них можно положиться! Не ты ли обещал ждать меня сегодня в шесть у флигеля Мезон-Ружа? А где ты был на самом деле? Совсем в другом месте, занимался своим путешественником. Твои обещания! Теперь я верю в них не больше, чем в обещания нашего духовника в монастыре Благовещения: он поклялся хранить тайну исповеди, а сам докладывал настоятельнице о всех наших прегрешениях.
— Николь, подумайте, ведь если вас увидят, то могут рассчитать…
— Вас-то не рассчитают! Как же, господин барон постесняется поступить так с любовником мадемуазель!
— Меня рассчитывать не за что, — пробуя защищаться, заявил Жильбер.
— Да ну? Значит, он уполномочил вас приударить за своей дочерью? Не думала, что он такой философ.
Жильбер мог с легкостью доказать Николь, что если он и виновен, то уж Андреа тут ни при чем. Ему достаточно было рассказать обо всем, что он видел; при всей невероятности случившегося Николь поверила бы ему, потому что женщины, как известно, всегда имеют друг о друге только хорошее мнение. Однако, когда молодой человек уже собрался было все рассказать, его остановила внезапно пришедшая ему в голову мысль. Секрет Андреа может стать кладом для мужчины, который желает сокровищ любви или других, более осязаемых и весомых.
Жильбер жаждал сокровищ любви. Он рассчитал, что гнев Николь — ничто по сравнению с его желанием обладать Андреа. Сделав выбор, он решил хранить молчание относительно странных ночных событий.
— Ну ладно, раз уж вы так настаиваете, давайте объяснимся, — согласился он.
— О, это недолго! — вскричала Николь, которая в противоположность Жильберу не умела владеть своими чувствами. — Однако ты прав, здесь, в этом цветнике, нам неудобно. Пойдем ко мне в комнату.
— В вашу комнату? Ни за что! — в испуге воскликнул Жильбер.
— Это еще почему?
— Нас могут застигнуть врасплох.
— Да полно! — с презрительной улыбкой отозвалась Николь. — Ну кто нас застигнет? Мадемуазель? Как же, приревнует она ко мне такого красавчика! К несчастью для нее, мне нечего бояться людей, о которых я кое-что знаю. Ах, мадемуазель Андреа ревнует Николь! Никогда бы не поверила, что удостоюсь этакой чести.
Деланный хохот девушки, страшный, словно раскат грома, напугал Жильбера сильнее, чем это сделали бы брань и угрозы.
— Я боюсь не мадемуазель, я боюсь за вас, Николь.
— Еще бы! Вы же всегда мне твердите, что, если нет скандала, значит, все хорошо. Какие же иезуиты эти философы! Впрочем, духовник в монастыре говорил мне то же самое и до вас. Потому-то вы и назначаете свидания ночью. Ладно, хватит болтать попусту, пойдемте ко мне — я так хочу.
— Николь! — прошипел сквозь зубы Жильбер.
— Ну что там еще?
— Берегись! — воскликнул Жильбер и замахнулся.
— Да я не боюсь вас. Однажды вы меня уже поколотили из ревности. Тогда вы меня любили. Это случилось на первой неделе нашего медового месяца, и я дала себя поколотить. А сегодня не дам! Нет, вы меня больше не любите, и ревную теперь я!
— А что ты сделаешь? — схватив девушку за кисть, осведомился Жильбер.
— Закричу так, что мадемуазель спросит, по какому праву вы даете Николь то, что принадлежит теперь ей. Говорю вам, отпустите меня.
Жильбер выпустил руку Николь. Затем, осторожно подняв лестницу, он приставил ее к стене флигеля, прямо под окошко Николь.
— Что делать — судьба, — проговорила девушка. — Лестница, предназначавшаяся для того, чтобы взять приступом спальню мадемуазель, теперь прекрасно выпустит вас из мансарды Николь Леге. Я польщена.
Николь, чувствуя себя сильнее, ликовала по этому поводу с той поспешностью, с какой женщины, так или иначе одержавшие верх, нередко празднуют победу, за что потом дорого платят.
Жильбер почувствовал двусмысленность своего положения и пошел вслед за девушкой, собираясь с силами для предстоящей борьбы. Но, как человек предусмотрительный, он прежде проверил два обстоятельства. Во-первых, проходя мимо окна гостиной, он убедился, что мадемуазель де Таверне еще там. Во-вторых, придя к Николь, удостоверился, что без особого риска сломать себе шею может встать на первую ступеньку лестницы и благополучно спуститься на землю.
По простоте убранства спальня Николь ничем не отличалась от других помещений дома. Это был просто-напросто чердак, стены которого были оклеены серой с зелеными разводами бумагой. Меблировку каморки составляли складная кровать и высокая герань, стоявшая у слухового окна. Кроме того, Андреа отдала Николь громадную коробку, которая служила ей одновременно комодом и столом.
Николь присела на краешек кровати, Жильбер — на угол коробки. Поднимаясь по лестнице, Николь успокоилась. Овладев собой, она почувствовала свою силу. Жильбера же все еще сотрясала дрожь; он никак не мог обрести хладнокровие и чувствовал, как в нем копится гнев, тогда как девушке постепенно удалось его подавить в себе.