Жребий принцессы
Шрифт:
И предмет исчез. Медленно, очень медленно он исчез в складках расшитого кафтана.
— Нет! — закричал Сареван. — Не туда! — Он с яростью выхватил камень и отшвырнул прочь. Камень упал как звезда, продолжая шептать. Сареван стиснул запястья Хирела. — Как часто это касалось твоей кожи? Как часто? Мальчик испуганно заморгал.
— Только сейчас. И когда я впервые взял его в руки. Мне не нравится держать его. Но…
— Никогда, — сказал Сареван, задыхаясь от гнева. — Никогда больше не трогай его. Это смертельно.
— Но ведь это всего лишь драгоценность.
Сареван с трудом поднялся, волоча за собой Хирела, пока не догадался отпустить его. Схватив первую попавшуюся одежду, он упал на колени. Камень пел ему: «Сила. Я несу в себе силу». Глаза Саревана сузились. Он шарил по полу, его правая рука трепетала.
Он повалился вперед. Его рука безвольно упала на камень. У него не было сил управлять ею. Приблизить вплотную. Взять — или отбросить.
Золото встретилось с топазом. Песня превратилась в пронзительный крик. Боль выросла до страдания, стала нестерпимой, превратилась в сумасшедшую муку и наконец подарила ему благословенное забытье.
— Вайян. Вайян!
Сареван застонал. Опять? Неужели ему так и не дадут умереть спокойно?
— Саревадин. — Это была его мать, и ее тон не терпел возражений. — Саревадин Халенан, если ты не откроешь глаза…
Он выругался про себя, но глаза открыл. Он снова лежал в постели, и все собрались: мать, отец и смертельно бледный Хирел с расширенными от ужаса глазами.
— Бедный львенок, — сказал Сареван. — Нелегко тебе с нами, безумцами.
— И впрямь безумец! — взорвалась Элиан. — Не нашел другого оружия, кроме своего Касара, чтобы разрушить Глаз Силы.
Сареван заставил себя сесть.
— Он исчез? Я сделал это? Он требовал, чтобы я взял его. Он обещал мне… обещал…
Все разом накинулись на него, укладывая, поддерживая, пытаясь успокоить. Но он овладел собой и сам улегся обратно, удерживая в своих руках руки всех троих. Одна из них высвободилась: ладонь его матери, сильная и гибкая. Элиан была разгневана, как всегда, когда гордость не позволяла ей расплакаться.
— Неужели ты никогда ничему не научишься? — Скорее всего, нет.
— Молокосос! — Ее оплеуху можно было назвать ласковой. — Да, он исчез. На расстоянии отсюда до самого Хан-Гилена кое у кого теперь болят головы, но Глаз разрушен. А тебе это едва не стоило жизни.
— А я бы хотел, чтоб это случилось! — выкрикнул Сареван с внезапной страстью. — Хотел бы, чтоб меня убили в Шoн'ae. Какая от меня польза? Искалеченный, беспомощный, слабый как младенец — кому я нужен?
— В данный момент, — холодно произнес Мирейн, — не слишком многим. — Он тоже высвободил руку и обернулся к Хирелу. — Принц, как ты себя чувствуешь? Здесь прокатилась громадная волна силы, и ты был почти накрыт ею. Если ты позволишь…
Хотел этого Хирел или нет, но Мирейн осмотрел его глазами, руками и силой. Вялый и уставший Сареван все-таки смог почувствовать эту силу и понять, как и почему она повинуется отцу.
Однако он забыл о данной им клятве.
Его окутала теплая ткань. Это оказался плащ, накинутый на его плечи руками матери. Ее быстрая рассеянная улыбка была известна всем матерям и их великовозрастным широкоплечим сыновьям. Она нахмурилась, увидев выступающие на этих плечах кости. Сареван быстро поцеловал ее в щеку, пока она не увернулась.
— Я буду сильным, — сказал он больше самому себе, нежели ей. — Буду.
Глава 11
Ax ты, маленький потаскун! — раздалось из-за двери, ведущей в Зеленый двор.
Сареван узнал и этот голос, и другой, вступивший вслед за первым.
— Желтый варвар. Ты не мог просто убить его, да? Тебе нужно было заставить его страдать. Вмешался кто-то третий.
— Но мы все знаем. Мы видим, что ты пытаешься с ним сделать, пока он не в состоянии защищаться.
— Да, любовничек, — насмешливо продолжал первый, — давай, продолжай в том же духе. Посмотрим, куда это тебя заведет.
Сареван отодвинул засов и на мгновение ослеп от яркого солнца. Ему пришлось сощуриться, чтобы разглядеть, что происходит. Ощерившийся Хирел стоял в окружении молодых людей, одни из которых были в форме императора, а другие — в одежде лордов, каковыми они и являлись. Сареван знал их всех. И некоторых даже любил.
Что бы там Хирел ни чувствовал, он скрывал это под своей императорской асанианской маской. И только губы, плотно сжатые и побелевшие, выдавали его.
Третьим говорил Старион, и его слова звучали особенно угрожающе. Теперь он снова открыл рот. Казалось, он плачет или близок к этому.
— Вчера я видел принца во дворе конюшни. Я заметил, как его относили на руках наверх. Это твоя работа, твоя и твоего дьявола-отца. Ты заманил его в ловушку, которая чуть не убила его. Ты хитростью заставил его привести тебя сюда. Именно ты вложил колдовской камень в его руку. И все-таки тебе удалось втереться в доверие к императору. Но мы-то знаем, кто ты есть на самом деле.
— Шпион и предатель, — сказал сын князя из Байяна, и его добродушное круглое лицо помрачнело. — Вполз сюда как червяк, чтобы изгрызть сердце Керувариона. Ты что, принимаешь нас за дураков, скотина?
— Да что с ним разговаривать, — заявил здоровенный детина из Янона, не самый высокий среди них, но самый крепкий. — Он асанианец. Он родился со змеиным языком, только вот нас он считает недостойными беседы. Правда, пока что он еще не добрался до императора, чтобы шипеть в его уши. Ну что ж, маленькая гадюка, я укорочу тебе язык. Хирел плюнул ему в лицо.