Жребий викинга
Шрифт:
— Черниговцы могут не выдержать первыми, громы купальские, — басил воевода так, что воздух вокруг него дребезжал, словно в нем вибрировали сотни невидимых струн.
— Потому что ополченцы, которых по дворам крестьянским наловили-нахватали? — попытался предугадать его объяснение Ярослав.
— Не только поэтому. Говорят: «Если оба князя — Владимировичи, то почто кровь проливать будем, почто на погибель идти? Какой из князей победит, того и примем».
— Неужели и киевляне говорят то же самое? — оглянулся на него Ярослав.
— Те осторожнее, хитрее. Говорить — не говорят, но знать
— Да, видно, то же самое и думают, во имя Христа и Перуна, — раздосадованно поморщился Ярослав.
Не хотелось ему этой битвы. Не порождало ожидание ее ни гнева, ни воинского азарта. Словно не на битву ему предстояло идти со своими войсками, а на собственную казнь. Если бы он мог, наверняка избежал бы этой сечи, но ведь не может же! Уже в который раз покаянно уверял себя и Господа, что не может, не в его это воле, не в его власти!
26
Впервые Гаральд увидел Сигрид Веселую, когда она спускалась по лестнице в зал, где ее ждали король Норвегии Олаф, а также Астризесс, Скьольд Улафсон и Гуннар Воитель. Сегодня перед балом вдова принимала их как знатных людей Норвегии. К тому же Астризесс тоже приходилась ей родственницей. Это была женщина лет тридцати — рослая, по-мужски широкоплечая, с гордо поднятой головой в завитках пышных рыжеватых волос. При дворе ее называли принцессой, хотя кое-кому этот титул ее представлялся сомнительным.
Гаральду казалось немного странным, что вдова вновь способна стать невестой. Да и само таинство сватовства, брака, отношений между мужчинами и этой миловидной женщиной все еще оставалось для него той непознанной частью бытия, в которой заключалась какая-то особая привлекательность самой жизни. Принц задумывался над этим все чаще и чаще. Но что он мог познать, глядя на эту перезревшую, а потому как бы пребывающую в ином, еще не знакомом ему мире женщину?
Когда, чуть приостановившись на предпоследней ступени, Сигрид окинула взглядом собравшихся, принц обратил внимание, что у нее надменное, застывшее в своей окостеневшей надменности лицо и удивительно синие, с неподвижным ледяным взглядом, глаза. Лишь когда молодая вдова задержала взгляд на принце, глаза ее слегка оттаяли и в них взблеснул едва пробивавшийся из оледенелых глубин души теплый лучик — то ли доброты, то ли откровенного сожаления, мол: «Слишком уж этот принц юн, а то бы…»
«Впрочем, — тут же усомнилась Сигрид, — неужели он и в самом деле настолько юн, что не в состоянии был бы провести ночь… со столь знатной дамой?»
— Подойдите ко мне, мой будущий король, — почти не шевеля губами, но довольно громко и твердо молвила она, осчастливливая Гаральда отблесками своей женской похоти. — Мой род породнен с родами сразу четырех правителей: Швеции, Дании, Норвегии, но ближе всего — с польским княжеским родом Пястов. К тому, к которому принадлежала королева Сигрид Гордая, мать короля Швеции Улафа Шётконунга [46] .
46
Отцом Сигрид Гордой (Сигрид-Убийцы) был польский князь Мешко I, а матерью — польская княгиня Дубравка.
— Ну,
— Так подойдите же ко мне, мой будущий король, — оставила вдова ее реплику без внимания.
Прежде чем преодолеть те несколько шагов, которые отделяли его от Сигрид Веселой, принц сначала осмотрелся, чтобы убедиться, что вдова действительно обращается к нему, а не к кому-то из викингов, а затем вопросительно взглянул на своего воспитателя Гуннара. Однако тот растерянно промолчал. Он знал десятки приемов, благодаря которым можно было отбить нападение врага, вооруженного мечом или кинжалом. Но при этом понятия не имел о том, как должен вести себя будущий король всех норманнов, когда его подзывает вдова, пока еще только мнящая себя королевой.
Догадавшись, что эти тонкости недоступны пониманию вояки Гуннара, принц метнул взгляд в сторону Астризесс. Дочь шведского короля, при дворе которого всегда старались придерживаться такого же этикета, как и при дворе французских королей, она знала о придворных тонкостях все и благодаря этому не раз приходила на помощь своему мужу Олафу, чтобы тот не выглядел норманнским дикарем.
Астризесс мягко улыбнулась и едва заметно кивнула в сторону вдовы: подойди к ней. Принц еще с минуту поколебался, но смятение свое решил побороть.
— Позвольте приветствовать вас, достойная госпожа принцесса, — пролепетал Гаральд. Именно такое приветствие показалось ему наиболее приемлемым, а главное, по духу своему вполне европейским.
— Какие утонченные манеры! — никто не мог бы объяснить Гаральду, какой оттенок придала Сигрид этим словам. Однако насмешки он тоже не уловил. — Вы прекрасны, мой несозревший золотоволосый юноша. Женщинам Норвегии повезло, что у них есть шанс дождаться прихода такого короля.
Она пыталась произнести еще что-то, но вдруг услышала несмело молвленное:
— Вы тоже… очень красивая женщина, — и на несколько мгновений застыла с приоткрытым ртом.
— А вот такого комплимента я не ожидала, — искренне призналась она.
— Я всего лишь сказал правду, — еще больше смутился Гаральд.
— С чего вдруг я стала бы сомневаться в этом? — грациозно повела широкими, охваченными меховой накидкой плечами принцесса-вдова. — Какое счастье, что вы не настолько зрелы, чтобы так же упрямо добиваться моей руки, как те несколько запоздалых некоронованных женихов, чьи посольства ожидают моего решения во дворце пиров, вспоминая при этом историю с «пиром Сигрид Гордой».
К голове Гаральда она не притронулась, а лишь магически повела руками над копной его волос, как бы благословляя, то ли на будущую корону, то ли на некое запоздалое сватовство, неизвестно, правда, к кому.
— Вас, наследный принц норвежского престола, я приглашаю на первую часть бала и пира вместе со всеми остальными.
— Но я…
— Ничего-ничего, вам уже тоже пора привыкать к королевским балам. Тем более что приглашают-то вас всего лишь на первую часть.
— А на вторую? — вырвалось у Гаральда, притом что принц и сам не понял, как это произошло, почему он задал этот вопрос.