Жребий викинга
Шрифт:
«Такого не может быть! — резко осадил себя Ярослав, который пока еще не сомневался в том, что если бы он начал переправлять свое войско через реку, кавказцы тотчас же воспользовались бы этой сумятицей и изрубили значительную часть его ополчения. — Такого просто не может быть! Пройти чуть ли не полмира, чтобы вернуться ни с чем — ни со славой, ни с бесславием? Тогда зачем, спрашивается, шли?! Нет, что-то здесь не так!»
— Эймунд! — позвал он.
— Слушаю и повинуюсь, князь.
— Пошли туда своих норманнов!
— Уже послал, — отозвался викинг, указывая мечом на десятку всадников, мчавшихся к гряде, чтобы разведать, что там за ней происходит.
…Ну а та содомская ночь в Новгороде завершилась так, как не мог бы предсказать ни один языческий волхв, ни один апостол. Под утро у ворот города появилась тройка гонцов, которые почти месяц добирались до них из Киева. Восемь воинов из их сопровождения погибли в схватках или просто куда-то исчезли по дороге, но эти трое все же сумели добраться до ставки князя Ярослава. Причем добрались именно в эту страшную ночь, чтобы передать сообщение его сестры Предславы. А новость, которую она сообщала, казалась ошеломляющей: первого июля их отец, великий князь Владимир, скончался. На престол тут же взошел их брат Святополк, однако его право на княжение сразу же начали оспаривать другие братья.
«Отец твой умер, — писала Предслава в записке, которую доставили князю гонцы, — а Святополк сидит в Киеве, убив Бориса. И за Глебом он послал. И ты берегись его очень».
Могла ли княжна предположить, что черная весть, которую она передаст брату, на самом деле окажется для него спасительной? Отец множество раз помогал ему, но никогда еще помощь эта не была такой своевременной и отчаянной, как сейчас. Выслушав гонцов, Ярослав не только не взмолился о спасении души отца, но и мстительно рассмеялся. Не потому, что смерть великого князя не вызвала в нем чувства горечи, и даже не потому, что открывался путь к киевскому престолу.
Все было значительно проще: он пойдет на Киев! Причем пойдет немедленно. И не важно, удастся ли ему сразу же захватить город. Не имеет значения даже то, что его выступление против Святополка способно привести к союзу против него всех оставшихся в живых братьев. А их немало. Только очень недальновидный правитель мог позволить себе произвести на свет двенадцать сыновей, сохраняя между ними по существу равные права наследования. Словно не понимал, что в таком случае Русь придется делить между всеми двенадцатью и что сделать это бескровно, без обид, без мелкого дробления государства, да к тому же — во страшный вред всей земле Русской, просто невозможно.
Уважающие себя правители держав, наоборот, стараются всяческим способом избавить свой народ и свою страну даже от второго претендента на престол. Да, любым, сказал себе Ярослав, порой не самым человечным и уж, во всяком случае, не отцовским. Однако все это — общие размышления, а тут подоспело сообщение княжны Предславы, из которого следует, что великий князь скончался и стольный град, вся Русь оказалась на пороге очередной братоубийственной войны.
Князь прекрасно понимал, что вина за учиненные в Новгороде резню, грабежи и пожары за всю эту сатанинскую ночь ложится на него. Как понимал и то, что оправдания ему нет и не будет. Да и вообще можно ли чем-либо оправдать всю эту страсть к истреблению? Разве что тем, что позволил норманнам мстить за своих убиенных соплеменников? Но ведь убили этих варягов именно за то, что они вели себя в Новгороде, как завоеватели, попирая все нормы приличия и традиции, проявляя неуважение к знатным мужам и замужним женщинам. Нет, местью варягов оправдать расправу над новгородцами он не сможет. Тем более что почти тысячу наиболее знатных мужей изрубили не варяги. То есть их рубили не только варяги, но и русичи.
Ярослав отдавал себе отчет в том, что вскоре новгородцы, причем не только горожане, придут в себя. Тысяча погибших, сотни разграбленных и сожженных усадеб — все это неминуемо будет порождать гнев, ненависть по отношению к нему и его норманнам, а следовательно, и жажду мести. А понимая это, метался в своих помыслах, как загнанный во время ночной охоты зверь, который страшится уже не только охотников, но и самого рассвета.
Князь вполне допускал, что, возможно, уже сегодня или завтра ему придется держать ответ перед городским вече, и с ужасом открывал для себя, что не находит оправдания той немыслимой жестокости, с которой обрушился не на повергнутых во время войны чужеземцев, а на свой собственный народ.
А тут вот такая спасительная для него весть: Киев, а значит и вся Русь, в великой опасности! Орды степняков только и ждут ослабления стольного града, чтобы напасть на него, разорить и сжечь дотла.
Опасность, которая угрожает всей Руси, — вот что способно объединить сейчас новгородцев, вот что способно затмить горечь утраты, которую переживает в эти минуты город!
Он соберет вече, на котором предстанут гонцы из Киева, и объяснит новгородцам, что сейчас не время помнить обиды и нагнетать вражду, нужно собирать ополчение и идти спасать Киев.
— Они не позволили норманнам пройти за холмы, — густым басом своим вырвал князя из потока воспоминаний невесть откуда явившийся воевода Ян Смолятич. И улыбнулся.
— Кто не позволил? — машинально как-то спросил князь.
— Обры эти кавказские, — все с той же неприкаянной ухмылкой на лице поведал воевода.
О чем бы ни говорил Смолятич, он всегда улыбался какой-то странноватой, нервной улыбкой, которая редко согласовывалась как со смыслом произносимого, так и с настроением этого человека. И к этой странности выражения чувств князю еще только следовало привыкнуть.
— Важно было знать, что тмутараканцы все еще там, — задумчиво проговорил Ярослав, наблюдая за тем, как, рассыпавшись по склону долины, уходили от кавказцев варяги-разведчики и как три десятка кавказцев преследовали их, пытаясь не столько догнать и изрубить, сколько попросту отогнать от своего лагеря.
«А ведь похоже, что за этими холмами Мстислав выстраивает сейчас свои полки, — с угнетающей тоской подумал Ярослав, прослеживая ход развернувшейся кавказско-норманнской гонки. — Конечно, в разведку следовало посылать не варягов, а разъезд из отряда степняков, которые находятся у меня на службе. Кони варягов слишком тяжеловесны, да и сами воины грузны и неповоротливы, явно не для схватки с юркими кавказцами, прости, Господи, раба Твоего неразумного!»
— Готовь войско, воевода. Ближе к вечеру, как только спадет жара, тмутараканцы обязательно пойдут на нас.
— Чтобы до заката закончить битву, громы купальские, — поддержал его Смолятич.
— Заканчивать эту битву должны мы, воевода. И тризну на этом поле битвы тоже надлежит править нам, а не врагам нашим.
— Без тризн в таких делах не обходится, — вновь поразил Ян князя своей химерно-воинственной ухмылкой, — это нам ведомо.
— Побывай в полках, загляни к викингам. Напомни, что, возможно, придется принимать бой в наших лагерях, поэтому пусть расширят ров и укрепляют валы.