Жрецы

Костылев Валентин Иванович

На горах то было на Дятловых,

Мордва своему богу молится,

К земле-матушке на восток поклоняется...

Едет мурза, московский царь, по Воложке,

По Воложке на камешке...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Монахи, не торопясь, осторожненько двинулись в Терюшевскую волость из Оранского монастыря, узнав о мордовской покорности.

Пристава, сыщики, заплечные мастера встречали монахов хлебом и солью. Турустан устраивал для них обильные трапезы с виноизлияниями. Монахи скромничали, ссылались на

пост.

Епископ Димитрий разослал по селам приготовленную им речь для духовников, коим предстояло совершать крещение мордвы. В речи было сказано, что "святая церковь не требует у язычника отречения от своего народа, от своих предков, от своего житейского мордовского обихода, православное крещение не отнимет у человека его родины, но оно подчиняет его мудрому началу смирения. Крещение избавляет мордву, чувашей, татар, черемис и других иноверцев от властолюбивой похоти, от стремления верховенствовать в семье единой матери всех нас, ее величества государыни императрицы Елизаветы первой, дочери блаженной памяти великого Петра"...

Поп Иван Макеев охрип, читая эту проповедь по избам. Всех обежал. Показалось мало - еще раз повторил то же самое. Епископ приказал приготовить язычников ко всеобщему крещению мордвы, обходясь с ними ласково, по-братски.

Поп Иван ездил для проповеди и в Рыхловку. Феоктиста собственными глазами видела, как сбылись слова "батюшки", сказанные им два года назад.

Действительно, рыхловские "бунтовщики и крамольники" поклонились попу Ивану в ноги, прося у него прощения за свои прегрешения против власти. Плакали, каялись.

Феоктиста торжествовала. Рыхловка отошла в казну, но ее, Феоктисту, оставили управительницей. Теперь она стала расхваливать попу его супругу Хионию. Но поп - хитрый. Сразу догадался, в чем дело. Постоялец завелся у Феоктисты - усмиритель мордвы, драгунский ротмистр - усатый и нахальный человек, расположившийся в Рыхловке как природный хозяин усадьбы. Теперь ночевать она отводила попа наверх, на антресоли, в бывшую моленную Филиппа Павловича. Поп, ложась в свою постель, сердито оглядывал темные старинные иконы на стенах. Того ли ему нужно было!

– Чтоб те пусто было, - ворчал он, обиженно закутываясь в одеяло. Проклятая бабища!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На дворе стояла стужа великая. Метались лютые ветры над сугробами, похоронившими необработанные и неубранные поля. В избы вползал голод. Люди сидели в своих жилищах, ломая голову: как жить дальше. Мерли дети от недоедания. На деревни по ночам совершали нашествия волчьи стаи. Зверь выл под окнами тоненько и протяжно, тоскуя о крови.

Однажды подходившая к Терюшеву команда солдат увидела в лесу на дороге удивительную картину. Неизвестная женщина мчалась на коне за каким-то мужиком, ехавшим в санях. Мужик кричал о помощи. Офицер и солдаты невольно рассмеялись подобной трусости мужика. "Ай да тетка!" - закричали они. Но их веселье мгновенно исчезло, когда в лесной тишине вдруг прогремел выстрел и мужик брякнулся оземь, а баба скрылась в чаще леса.

Офицер и солдаты подбежали,

нагнулись над лежащим на дороге мужиком и спросили его - кто он? Через силу мог сказать раненый только то, что он терюшевский староста, ехавший в Нижний вызывать себе в помощь еще новую команду; больше ничего не могли добиться от него солдаты. Так и не удалось узнать от него, кто была эта женщина.

Солдаты пробовали было отыскать ее в лесу, но ее и след простыл. Только на другой день, придя в Большое Сескино, команда узнала, что человек, которого ранила женщина, новокрещенец, мордвин Турустан, а сама она - его бывшая жена, ныне находящаяся в бегах, разбойница Матрена.

Два дня помучился Турустан и умер. И никто его не пожалел, ни один из его соотечественников.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

20 мая 1744 года в Царское Село примчался монах - гонец епископа Димитрия Сеченова. Привез донесение из Нижегородской епархии.

Царица в ту пору молилась у себя на хорах, в церкви Царскосельского дворца, окруженная царедворцами и в соседстве с Алексеем Григорьевичем Разумовским.

Ослепленный светом множества лампад и громадного паникадила нижегородский инок дождался окончания богослужения и собственною персоною своею представился пред очи царицы. Она быстро развернула донесение епископа и велела прочитать его стоявшему рядом Бестужеву.

"Великая государыня!
– писал епископ.
– Там, где прежде приносились кровавые жертвы бездушным идолам, ныне нашим священством во святых храмах совершается бескровная и спасительная жертва единому господу богу нашему Иисусу Христу. Отныне новокрещенцев в Нижегородской епархии 50 430 человек, помещающихся в 4981 дворе. Деревень, населяемых ими - 132, а церквей при них - 74. Из оных церквей нами устроены: 14 - в Нижегородском уезде; 49 - в Алатырском; 10 - в Курмышском и 9 - в Ядринском уезде".

Далее Сеченов сообщал о поимке "главных заводчиков бунта" - Несмеянки Кривова и беглого бобыля Семена Трифонова. (О том, что их обоих замучили в застенке, а затем сожгли, в письме епископа не было ни слова. Также и о том, что осталась непойманной ватага непокорных под атаманством мордовской женщины Моти.)

Кончалось доношение словами:

"О чем всеподданнейше и с молитвою о здравии вашего величества я счастлив донести, смиренный раб вашего величества, епископ нижегородский и алатырский Димитрий".

Елизавета, прослушав чтение Бестужева, улыбнулась, передала письмо епископа Разумовскому: "Отошли в Синод!" - и, указав затем на гонца, сказала фрейлине Шуваловой:

– Мавра, отведи гостя в свои светлицы, позаботься о нем и опроси подобающе об епархиальных делах. А утресь возблагодарим господа бога спаса нашего за многие щедроты его, кои ниспослал он нам во имя укрепления и процветания нашей Российской императорской державы!

Придворные жеманно улыбались.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В 1937 году, через год после выхода романа "Питирим", В. И. Костылев выпускает вторую часть задуманной им трилогии "Человек и боги" - "Жрецы".