Жрица голубого огня
Шрифт:
Отведя руку с бубном за спину, мальчишка стоял на одной ноге, и лицо его было безумное – совершенно пустое, будто населяющие его души враз отправились погулять, оставив оболочку. И это пустое бездушное тело закружилось по кузнице, потряхивая бубном. С губ мальчишки срывалось монотонное бормотание, в котором Аякчан с трудом уловила невнятные слова:
– Мой волк… моя душа-волк… приди, мой волк, дам тебе рыбы…
Черты мальчишки начали искажаться, сминаться – оставаясь вроде бы человеческим, его лицо вдруг вытянулось, неуловимо напоминая волчью морду. Шаман замер, жутко, по-звериному горбатя плечи и поводя туда-сюда головой, будто принюхиваясь. Губы его приподнялись, открывая заострившиеся клыки, из груди вырвалось рычание. Путаясь в бубне и колотушке,
– А еще говорил – есть не хочет! – трясущимися губами пробормотала Аякчан, невольно пятясь к Хакмару.
Существо крутанулось на месте – Аякчан даже показалось, что на тощем заду мальчишки-шамана теперь болтается хвост, – и, припав к полу, Донгар-волк принялся старательно поводить носом. Замер, будто принюхиваясь. Запрокинув голову, издал длинный переливчатый вой идущего по следу волка. Его руки и ноги пришли в движение – не сходя с места, Донгар-волк словно бы перешел на размашистый бег. Шаманский бубен сорвался на быструю ритмичную дробь. Звон резко оборвался… и мальчишка с истошным звериным визгом покатился по полу, будто сбитый с погони страшным ударом.
Донгар упруго вскочил – это снова был мальчишка-шаман, человек. Вот только… Аякчан испуганно схватилась за плечо Хакмара – лицо черного шамана покраснело, точно на него дохнули Огнем.
– Она знает, что мы ее ищем, – невнятно шевеля растрескавшимися губами, пробормотал Донгар. – Отгоняет меня. Ничего – поймаю! Спускайся с небес, мой ворон, – пританцовывая, забубнил он, – на мою голову падай! – Мальчишка присел, будто ему на макушку и впрямь приземлилась тяжелая птица… и глаза его стали круглыми с таким же круглым птичьим зрачком, полным охотничьей ярости. Хрипло каркая, Донгар птичьей прискочкой двинулся к разбитой миске и принялся… Аякчан застонала от жуткой невозможности происходящего: мальчишка тыкал носом, будто клевал раскиданные крошки рыбы – и те и впрямь исчезали в невидимом клюве! Донгар выпрямился, простирая руки… Бубен издал длинный глухой рокот рассекаемого крыльями ветра… И тут же в туго натянутую кожу грохотнул сильный удар. С длинным криком мальчишка снова полетел на пол – так падают с огромной высоты. Мгновение его скомканное, как тряпка, тело неподвижно лежало на полу кузницы… потом шевельнулось… Лицо Донгара было разбито в кровь – словно на него накинули красный платок!
– В волка Огнем дыхнула… Ворона сбросила… – пошатываясь, мальчишка-шаман поднимался на ноги. – Мне нужен дух! Сильный дух, с которым черная женщина не сможет справиться!
Аякчан показалось, что вырезанное на рукоятке колотушки неправильное, словно немножко перекошенное мужское лицо вдруг шевельнулось – проемы глаз глянули вверх, на Донгара, деревянные губы дрогнули.
– Ты з-знаешь, к-как его п-позвать, – неожиданно сказал прямо из пустоты заикающийся голос.
– Кэлэни? – встрепенувшийся Донгар уставился на свою колотушку, но вырезанное лицо вновь было совершенно неподвижно, а голос молчал.
Аякчан и без того почему-то казалось, что он наговорил достаточно. Донгар искоса поглядел на нее… Расправил плечи… Вскинул голову и, мерно ударяя колотушкой в бубен, горделиво пошел по кузнице – как подходят парни к девушкам, зовя в хоровод:
– Булуттуг дээрнин, алды-биле… Будуктуг ыяштын, кыры-биле… Моя небесная албасы прилетает, ведьма моя, с шорохом, с шумом, у нее раздвоенный язык, она – острее шила, она – хитрее лазутчика…
– Ты куда меня тянешь? – шепнул Хакмар, оборачиваясь к Аякчан.
– Я никуда тебя не тяну. Это меня… меня тянет, – прошептала в ответ девочка, с ужасом глядя, как ее пальцы неумолимо сползают с плеч мальчишки. Она попыталась удержаться, схватившись за его белую рубашку, но плотная ткань выскользнула из ее пальцев, как Огненный шелк, ее поволокло, будто
Свиток 22
О том, что совсем не просто сесть на голову албасы
Она висела в серых небесах. Но это не были небеса, знакомые ей по редким полетам – с резким ветром в лицо, хмурыми облаками и перепуганными птицами, шарахающимися прочь от проносящейся мимо девчонки. Эти небеса источали слабое мерцание. Что-то укололо ее в ухо. Девочка запрокинула голову – луч мерцающей совсем рядом звезды чуть не ткнулся ей в глаз. Она услышала тихий шелест и журчание – и поняла, что парит над медленно текущей Рекой. Темной, как сама Ночь, неспешно катящей густые маслянистые воды вверх… и в то же время вниз. В темных водах не отражалось ничего – и в то же время от них исходило слабое мерцание. Аякчан присмотрелась – из густого мрака Реки медленно проступало даже не отражение, а скорее изображение города, словно нарисованное на поверхности черной воды: россыпи домов с теплящимися внутри крохотными Огоньками вокруг сверкающей громады храма. Аякчан попыталась приглядеться – что-то с местным храмом было не так… Девочке показалось, что он как-то нелепо топырится на кряхтящей под его тяжестью земле. Будто присевшая перед прыжком лягушка.
– Красная кровь заалеет… С красным дыханием прощается… – шепнул ей в ухо показавшийся знакомым голос.
Аякчан сложила ладони ковшиком, и тут же они до краев наполнились дымящейся алой кровью.
– Беда, ох, беда! Дурной знак! – простонал все тот же голос. – Ищи, ищи Черную! – на плечи ей словно обрушилось что-то тяжелое, шею стиснуло. – Не расплещи кровь!
Не сводя глаз с крови, наполнившей ее ладони, Аякчан стала подниматься по возникшей рядом с ней лестнице. Веревочные ступеньки прогибались под ногой. Лестницу качало, и качалась туда-сюда кровь в ладонях, густые темные капли одна за другой просачивались между пальцами и с шипением исчезали в пустоте. Лестница затряслась, Аякчан почувствовала запах паленого – и, цепляясь за веревочные ступеньки только пальцами ног, мгновенно крутанулась в сторону, расплескав из чаши ладоней веер алых брызг. Там, где она только что стояла, разбрызгивая искры, прокатился шар Алого огня. Аякчан зашлась скрежещущим хохотом и вернулась обратно на ступеньки. Снова шаг за шагом начала подниматься. Только вот тяжесть на плечах мешала…
Девочка запрокинула голову. Прямо на нее, подскакивая на колючих звездах, как на дорожных ухабах, катился громадный сверкающий ледяной шар. Аякчан неторопливо шагнула назад и зависла в пустоте. Шар с грохотом пронесся мимо. Аякчан чуть раздвинула ладони, позволяя алой струйке улететь вдогонку шару. Лед зашипел, как от кипятка, в гладких отполированных боках появились безобразные дымящиеся язвы, и шар понесся вниз, постепенно истаивая. Аякчан двинулась дальше по ступеням…
– Трах! Бабах! Бум! – приглушенный грохот донесся до нее сверху. Аякчан подняла глаза. Цепляясь за веревочные ступеньки, на нее мчалась бугристая каменная глыба. Изрытые вмятинами бока дышали Алым жаром, будто глыба только что вырвалась из-под земли, следом волочился шлейф черного дыма. Аякчан еще раз рассмеялась своим новым, скрежещущим смехом и, как только глыба оказалась у нее над головой, с размаху выплеснула на нее кровь из ладоней.
– А-а-а! – раздался нечеловеческий вопль боли. Глыбу раздуло, будто протухшую рыбину, и она с треском лопнула, распространяя вокруг себя волну удушливого черного дыма. На Аякчан, скаля кривые железные зубы, уставилась черная морда с подернутым пленкой глазом и одной железной ноздрей.