Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
Кстати, этот корпус формировал из войск группы усиления Монгольской народной армии и частей, дислоцированных в Забайкалье, комдив Иван Степанович Конев. Он был отозван из Белорусского военного округа в августе 1937 года и направлен в Читу. Конев за период с конца августа по начало сентября привёл корпус в Улан-Батор. Это был беспримерный марш-бросок крупного войскового соединения из Кяхты вглубь Монголии. 30 тысяч войск, 280 бронемашин, 265 танков, 107 самолётов различных типов. Части Квантунской армии в то время ничем подобным не располагали. Когда мотомехчасти 57-го особого корпуса закончили сосредоточение в районе города Саин-Шанда, в 400 километрах к югу от Улан-Батора, разведка доложила, что подразделения Квантунской армии не двинулись с места. Все важнейшие коммуникации и перевалы были уже в руках коневцев. Конев за этот марш-манёвр получил звание комкора и орден Красного Знамени.
И вот наступало время Жукова. Что чувствовал наш герой накануне сражения, когда готовил войска к первому своему делу? Понимал ли он, осматривая в бинокль песчаные холмы и вереницу японских окопов на склоне Баин-Цагана, что перед ним лежит его Тулон?
Из рассказа Жукова Симонову: «Первоначальное приказание было такое: „Разобраться в обстановке, доложить о принятых мерах, доложить свои предложения“.
Я приехал, в обстановке разобрался, доложил о принятых мерах и о моих предложениях. Получил в один день одну за другой две шифровки: первая — что с выводами и предложениями согласны. И вторая: что назначаюсь вместо Фекленко командующим стоящего в Монголии особого корпуса».
Прибыв в расположение 57-го корпуса, Жуков застал штаб и войска в полурасхлябанном состоянии.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «К утру 5 июня [53] мы прибыли в Тамцак-Булак, в штаб 57-го особого корпуса, где и встретились с командиром корпуса Н. В. Фекленко, полковым комиссаром М. С. Никишевым [54] — комиссаром корпуса, комбригом А. М. Кущевым — начальником штаба и другими.
Докладывая обстановку, А. М. Кущев сразу же оговорился, что она ещё недостаточно изучена.
53
По всей вероятности, Г. К. Жуков ошибся в датах. К месту назначения он вместе с комбригом Денисовым и полковым комиссаром Чернышёвым прибыл значительно раньше. В архивах сохранились документы, свидетельствующие о том, что уже 30 мая 1939 года они направили в Москву в Наркомат обороны первое донесение, в котором, в частности, говорилось: «В течение 28 мая шёл исключительно неорганизованный бой, управляемый только командирами подразделений…»
54
Михаил Семёнович Никишев, будучи дивизионным комиссаром, членом Военного совета 5-й армии, погиб в окружении при попытке пробиться к своим 20 сентября 1941 года вместе со многими командирами и работниками штаба Юго-Западного фронта и штаба 5-й армии. Последний его бой произошёл в урочище Шумейково близ Лохвицы.
Из доклада было ясно, что командование корпуса истинной обстановки не знает. Я спросил Н. В. Фекленко, как он считает, можно ли за 120 километров от поля боя управлять войсками.
— Сидим мы здесь, конечно, далековато, — ответил он, — но у нас район событий не подготовлен в оперативном отношении. Впереди нет ни одного километра телефонно-телеграфных линий, нет подготовленного командного пункта, посадочных площадок.
— А что делается для того, чтобы всё это было?
— Думаем послать за лесоматериалами и приступить к оборудованию КП.
Оказалось, что никто из командования корпуса, кроме полкового комиссара М. С. Никишева, в районе событий не был. Я предложил комкору немедленно поехать на передовую и там тщательно разобраться в обстановке. Сославшись на то, что его могут в любую минуту вызвать к аппарату из Москвы, он предложил поехать со мной М. С. Никишеву.
В пути комиссар подробно рассказал о состоянии корпуса, его боеспособности, о штабе, об отдельных командирах и политических работниках. М. С. Никишев произвёл на меня очень хорошее впечатление. Он знал своё дело, знал людей, их недостатки и достоинства.
Детальное ознакомление с местностью в районе событий, беседы с командирами и комиссарами частей наших войск и монгольской армии, а также со штабными работниками дали возможность яснее понять характер и масштаб развернувшихся событий и определить боеспособность противника. Были отмечены недостатки в действиях наших и монгольских войск. Одним из главных недочётов оказалось отсутствие тщательной разведки противника.
Всё говорило о том, что это не пограничный конфликт, что японцы не отказались от своих агрессивных целей в отношении Советского Дальнего Востока и МНР и что надо ждать в ближайшее время действий более широкого масштаба.
Оценивая обстановку в целом, мы пришли к выводу, что теми силами, которыми располагал наш 57-й особый корпус в МНР, пресечь японскую военную авантюру будет невозможно, особенно если начнутся одновременно активные действия в других районах и с других направлений.
Возвратившись на командный пункт и посоветовавшись с командованием корпуса, мы послали донесение наркому обороны. В нём кратко излагался план действий советско-монгольских войск: прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить контрудар из глубины. На следующий день был получен ответ. Нарком был полностью согласен с нашей оценкой обстановки и намеченными действиями. В этот же день был получен приказ наркома об освобождении комкора Н. В. Фекленко от командования 57-м особым корпусом и назначении меня командиром этого корпуса.
Понимая всю сложность обстановки, я обратился к наркому обороны с просьбой усилить наши авиационные части, а также выдвинуть к району боевых действий не менее трёх стрелковых дивизий и одной танковой бригады и значительно укрепить артиллерию, без чего, по нашему мнению, нельзя было добиться победы».
Пока небо контролировала японская авиация. Одиночные истребители безнаказанно летали над территорией дислокации 57-го корпуса, гонялись за машинами, расстреливали их с воздуха. Росло количество убитых и раненых. Это плохо действовало на общее настроение войск, которым в ближайшие дни предстояло вступить в бой.
Генштаб на предложение усилить группировку отреагировал мгновенно. Из Москвы и военных округов были направлены самолёты, укомплектованные лучшими экипажами. Главную ударную силу составляли асы-истребители — 21 Герой Советского Союза. Почти все прошли Испанию, имели большой опыт боёв. Командовал авиацией в небе над Халхин-Голом Герой Советского Союза «испанец» Яков Смушкевич [55] . Обладая огромным боевым опытом и организаторскими способностями, Смушкевич быстро наладил воздушное патрулирование. Советские лётчики по сути дела накрыли непробиваемым куполом район действий наших войск, их сосредоточение и развёртывание.
55
Яков Владимирович Смушкевич (Вольфович) (1902–1941) — генерал-лейтенант авиации. Родился в местечке Ракишки Ковенской губернии. Еврей. Участник Гражданской войны. В 1931 году окончил Качинскую военную школу лётчиков и был направлен на должность комиссара бригады в Витебске. В 1936–1937 годах под псевдонимом «Дуглас» воевал в Испании — старший военный советник по авиации. Герой Советского Союза (1937). По возвращении из Испании окончил курсы начсостава при Военной академии им. М. В. Фрунзе. В 1938 году член Военного совета при наркоме обороны. В 1939-м во время боёв в районе Халхин-Гола командовал авиацией 1-й армейской группы. За успешные действия авиации получил вторую золотую звезду героя. С 1939 года — начальник ВВС РККА. В 1940-м — генерал-лейтенант авиации. В том же году переведён на должность генерал-инспектора ВВС РККА, затем — помощника начальника Генштаба РККА по авиации. 8 июня 1941 года был арестован и обвинён в участии в военной заговорщической организации. Расстрелян 28 октября 1941 года под Куйбышевом. В 1941-м лишён звания Героя Советского Союза и наград. В 1954-м посмертно реабилитирован. Награды: два ордена Ленина, орден Красного Знамени МНР, медаль «XX лет РККА».
Здесь непосредственно в бою были испытаны и отлично показали свои технические и огневые качества модернизированные И-16 и сверхманёвренные истребители-бипланы «Чайка» [56] . Начались воздушные схватки. Японские лётчики, владевшие небом, конечно же, не хотели его уступать.
Двадцать второго июня с аэродромов противостоящих сторон взлетели 95 советских и 120 японских истребителей. Началась битва за небо. Позже Константин Симонов, наблюдавший события на Халхин-Голе глазами репортёра, напишет, что таких грандиозных воздушных боёв не видел даже во время Великой Отечественной. Бой истребителей длился три с половиной часа. Самолёты по нескольку раз садились для дозаправки и пополнения боекомплекта. Результат: сбито 32 японских самолёта, наши потери — 11.
56
И-153.