Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
– Вы это без обиды говорите?
– А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными, – пошутил я» [649] .
Эти слова написаны для публики. Жуков вовсе не был простаком, что подтверждают материалы его личного архива, сохраненные его дочерью Марией и опубликованные в «Правде» 20 января 1989 года. Это заметки, которые были написаны от руки в период работы над «Воспоминаниями» и которые Жуков не смог или не захотел вставить в окончательный вариант книги. «Расчет был здесь ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, то есть повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя верховное командование с тем, чтобы прогарцевать на белом коне при въезде в Париж во главе русских доблестных войск, разгромивших армию Наполеона». Попутно отметим, что себя Жуков завуалированно сравнивает с Кутузовым. Но главное здесь
649
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 285–286.
При этом остается вопрос: были ли Сталину все еще нужны представители Ставки? С конца 1943 года против сохранения этого института возражали все командующие фронтами. Мы видели, что после Курска они, в случае несогласия с представителем Верховного главнокомандующего, все чаще обращались напрямую к Сталину. Видимо, немаловажную роль в упразднении института представителя Ставки сыграли мелочная придирчивость Жукова, доходившая до контроля за дивизиями и бригадами, его подавляющая окружающих личность, его вспышки гнева.
Представители верховной власти при армии не являются советским изобретением. Все государства, рожденные радикальной революцией, вводят, в той или иной форме, таких посланцев, призванных действовать от имени центральной власти. Во время Французской революции комиссары, посылавшиеся сначала Учредительным собранием, а затем Конвентом, в числе прочих обязанностей должны были следить за генералами (на чем «специализировался» Сен-Жюст), а порой даже учить их, или пытаться учить, военному делу. Во время Гражданской войны Троцкий посылал специальных чрезвычайных эмиссаров. С июня 1941 года Сталин направлял представителей Ставки на наиболее угрожаемые участки. Окончательную форму система приобрела осенью 1942 года, во время подготовки операции «Уран». Представитель Ставки должен был удостовериться в правильном понимании планов Москвы, контролировать подготовку операций, давать оценку действиям командующих фронтами и армиями, следить за соблюдением графика. Наиболее важные миссии такого рода выполняли Жуков и Василевский. Оба они обладали огромным авторитетом, первый как заместитель Верховного главнокомандующего и первый заместитель наркома обороны, второй – как начальник Генерального штаба. Они знали – конечно, в меньшем объеме, чем Сталин, – резервы Ставки и могли, с предварительного согласия Верховного, пользоваться ими для усиления того или иного участка. Также они имели полномочия вносить изменения в планы операций, менять направления ударов и перераспределять боеприпасы, технику и др. После изданного в мае 1943 года постановления только они и Сталин имели право отдавать приказы командующим фронтами. Важное место в их деятельности занимало обеспечение на стыках фронтов взаимодействия, а не взаимного игнорирования или создания друг другу помех, что являлось одной из основных причин неудач первых двух лет войны. Но они не имели собственных средств. Жуков приезжал без штаба, только с личной охраной. Средства связи он находил на КП фронтов или армий.
В германской армии не существовало ничего подобного представителю Ставки. Там была строгая иерархия подчиненности между командованием корпусов, армий и групп армий. Эти последние, в три-четыре раза меньше советских фронтов, находились в постоянном контакте с ОКХ, располагавшим в Цоссене самыми современными на тот момент средствами связи. Не было никакой необходимости ни убеждаться в правильности понимания на местах приказов, ни проверять, как идут подготовительные мероприятия. Германский офицерский корпус отличался однородностью, корпоративным мышлением и профессионализмом. В отличие от Красной армии здесь не требовался специальный человек, которого Верховный главнокомандующий наделил огромными полномочиями, чтобы обеспечить взаимодействие между крупными соединениями.
Но к 1944 году командующие фронтами уже хорошо знали свое дело. Мерецков, Говоров, Еременко, Черняховский, Баграмян, Рокоссовский, Конев, Малиновский и Толбухин уже не нуждались в опеке Жукова и Василевского при осуществлении глубоких операций. Резервы Ставки стали такими значительными, что уже не требовался арбитр, распределяющий их между фронтами: их хватало всем или почти всем. На более низком уровне командные кадры сильно обновились; они по-прежнему были моложе, чем командиры противника того же ранга, и их компетентность была меньшей, чем у их немецких коллег. В августе 1944 года в Красной армии генеральские погоны носили 2952 человека (без учета флота, НКВД, НКГБ и Политуправления). Из них 1753 получили это звание в ходе войны. Только один из шести не являлся членом партии. 45 % командующих армиями, 60 % командиров корпусов и 75 % командиров дивизий были моложе сорока пяти лет [650] . Добавим к этому, что с середины 1943 года у Сталина был отличный заместитель начальника Генштаба – Антонов. Центральные органы военного управления были реорганизованы, на ключевые посты поставлены компетентные люди. Работа Генштаба приобрела такую эффективность
650
Istotchnik. 1996. № 2. С. 102–147.
В таком случае зачем оставлять Жукова неким суперначальником фронта? Чтобы тот завоевал еще большую славу? Логичным было использовать его способности для скорейшего победного завершения войны. Это было в духе Сталина: создавать соперничество между соседями.
Но вернемся в 11 ноября 1944 года, ко второму важному разговору, состоявшемуся в сталинском кабинете между 22:55 и 01:35, в присутствии Берии, Молотова и руководителей Генштаба.
Жуков так передает его содержание:
«В тот же день вечером Верховный вызвал меня к себе и сказал:
– 1-й Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление.
Я ответил, что готов командовать любым фронтом, но заметил, что К.К. Рокоссовскому вряд ли будет приятно, если он будет освобожден с 1-го Белорусского фронта.
– Вы и впредь останетесь моим заместителем, – сказал И.В. Сталин. – Я сейчас поговорю с Рокоссовским.
Объявив Константину Константиновичу о своем решении, И.В. Сталин предложил ему перейти на 2-й Белорусский фронт» [651] .
651
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 286.
Если верить воспоминаниям Рокоссовского, тот воспринял известие о подобном перемещении спокойно: «Касаясь моего перевода, Сталин сказал, что на 1-й Белорусский назначен Г.К. Жуков.
„Как вы смотрите на эту кандидатуру?“ Я ответил, что кандидатура вполне достойная» [652] . Жуков, который, как кажется, присутствовал при данном телефоном разговоре, утверждает, что Рокоссовский возражал и прямо просил оставить его на прежней должности. «Исключено, – сказал И.В. Сталин. – На главное берлинское направление мы решили поставить Жукова, – а вам придется принять 2-й Белорусский фронт». В беседе с кинорежиссером Чухраем, состоявшейся в 1967 году, Рокоссовский без обиняков заявил: «Я самый несчастный Маршал Советского Союза. В России меня считали поляком, а в Польше русским. Я должен был брать Берлин, я был ближе всех. Но позвонил Сталин и говорит: „Берлин будет брать Жуков“. Я спросил, за что такая немилость? Сталин ответил: „Это не немилость, это – политика“, ответил он и положил трубку» [653] . Ставка была очень высока. План Генерального штаба предусматривал, что Берлин будут брать войска 1-го Белорусского фронта. Значит, громкая слава, имя, навсегда вписанное в учебники истории всех стран, достанутся тому, что им будет командовать. Рокоссовский, успешно действовавший во главе этого фронта в течение целого года, был перемещен на второстепенный участок: по всей вероятности, ему не доведется брать Берлин. Легко понять его разочарование и недовольство.
652
Рокоссовский К.К. Указ. соч. С. 357.
653
Чухрай Г. Там же.
Чем же вызван такой поступок Сталина? Два момента мешали сделать выбор в пользу Рокоссовского. Во-первых, он только наполовину русский, и польская половина не позволяла ему возглавить советские войска при штурме германской столицы. Сталин очень ревниво следил за соблюдением равновесия в межнациональных отношениях. Поворот к «национал-большевизму», совершенный его режимом в 1930-х годах, имел очень сильный великорусский крен. Берлин должен брать русский, а не поляк, не еврей и не армянин! Вторая причина, заставившая его переместить Рокоссовского, – три года, проведенные тем в тюрьме (1937–1940). Каким дезавуированием чисток, каким вечным упреком Сталину стало бы это назначение! Как запретить советским людям думать: если даже покоритель Берлина чудом избежал «стенки», сколько же талантливых военачальников было расстреляно в ходе большой чистки? И как это увеличило пережитые нами бедствия войны?
Но почему для взятия Берлина был выбран именно Жуков? Конев тоже был русским и политически лояльным. Может быть, это было своеобразной наградой спасителю Москвы и одному из главных архитекторов Сталинградской и Курской битв? Мы так не думаем. Сталин не раз повторял, что битва за Берлин станет самой тяжелой, самой ожесточенной за всю войну. Подобные миссии он предпочитал поручать Жукову, а не какому-либо иному маршалу. Он даже позаботится, чтобы под началом Жукова оказался командующий 8-й гвардейской армией Чуйков, спасший во главе 62-й армии Сталинград. Упорство двух этих людей – которые, впрочем, плохо ладили между собой – должно было преодолеть все препятствия, и, главное, Сталин знал: они точно не остановятся ни перед какими жертвами ради быстрого достижения победы.