Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
«Не может быть, чтобы Сталин знал, – решительно отверг Жуков. – Я был очень близок со Сталиным. Он меня спрашивал: „где же Гитлер?“
– Спрашивал? Когда?
– В июле [1945], числа девятого или одиннадцатого.
– К этому времени Сталин уже давно все знал, провел проверку и удостоверился.
– Но ведь он меня спрашивал: где же Гитлер?
– Очевидно, не хотел дать понять, что знает.
– Зачем?
[…]
Жуков:
– И Серов [уполномоченный НКВД в советской зоне оккупации] ведь находился там, в Берлине. Он и сейчас живет со мной в одном доме на Грановского. Я его спрашивал. Он не знает.
И генерал Серов знал, если не тогда же, то несколько позже» [716] …
На следующий день после окончания боев, 3 мая, маршал посетил развалины Рейхстага. Он поставил свою подпись на одной из колонн здания, точно так же, как это сделали вчера и будут делать позднее сотни советских солдат и офицеров. Бойцы узнали его, окружили, засыпали вопросами: «спрашивали, когда можно будет вернуться домой, останутся ли войска для оккупации Германии, будем ли воевать с Японией?». Можно усомниться в том, что маршал дал точные ответы.
716
Маршал
7 мая Сталин позвонил Жукову и объявил ему, что в Реймсе подписан акт о безоговорочной капитуляции немецких войск, но он считает это неправильным. «Главную тяжесть войны, – продолжал он, – на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск». Сталин сообщил ему, что подписание второго, «окончательного» акта о капитуляции состоится в Берлине на следующий день, и добавил: «Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы. Завтра же к вам прибудет Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве помощника Главноначальствующего по политической части. Главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии назначаетесь вы; одновременно будете и Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии» [717] .
717
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 663–664.
8 мая 1945 года, в 23:45, десятки машин и сотни журналистов со всего мира собрались у здания столовой военно-инженерного училища в Карлсхорсте, в восточном пригороде Берлина. В полночь в главный зал вошли делегации Советского Союза, Соединенных Штатов, Соединенного Королевства и Франции. Через минуту туда, в свою очередь, вошла германская делегация во главе с фельдмаршалом Кейтелем. Жуков встал и, выпрямившись во весь рост, крикнул, перекрывая шумы: «Имеете ли вы на руках акт безоговорочной капитуляции Германии, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?» Сергей Марков, его охранник, рассказывал, что Кейтель с большим интересом рассматривал Жукова, пытаясь понять, что же за человек победитель рейха. В момент подписания акта к Жукову присоединился Вышинский. Бывший прокурор на московских процессах, ставший дипломатом, получил от Сталина поручение двадцать четыре часа в сутки не спускать глаз с маршала. На документальных кадрах, запечатлевших церемонию в Карлсхорсте, мы видим, как он буквально прилип к Жукову в те секунды, когда маршал подписывает акт о капитуляции Германии. Все закончилось в 00:43. Наступило 9 мая – день, который советские граждане отмечают как День Победы. Своей Победы.
Церемония подписания прошла в «жуковском» стиле: коротко, строго, немногословно. Зато после ухода германской делегации зал заполнился гулом голосом. Люди жали друг другу руки, обнимались. Вышинский отошел в сторону, и Жукова тут же обступили боевые товарищи. Он перечисляет их в «Воспоминаниях»: Соколовский, Малинин, Телегин, Антипенко, Колпакчи, Кузнецов, Богданов, Берзарин, Боков, Белов, Горбатов. В списке те, кто были ему верны (правильнее сказать: были не слишком неверны) до 1960-х годов. Он «забыл» упомянуть в числе присутствующих тех, кто в дальнейшем стали его врагами, в первую очередь Чуйкова и Катукова. Взволнованный Жуков обратился к товарищам, вспоминая тех, кто погибли за 1418 дней войны. Многие плакали. И на то были причины: от 26 до 27 миллионов убитых, в том числе 18 миллионов гражданских, 10 миллионов инвалидов, 70 000 городов и деревень стерты с лица земли, уничтожено от четверти до трети национального богатства… Советский Союз потерял много больше, чем приобрел. После подписания Жуков устроил банкет. Подавали щи. Маршал отличился тем, что до рассвета отплясывал русскую. Много позже он рассказал своей дочери Марии, что потихоньку велел отнести Кейтелю бутылку водки и закуску [718] .
718
Жукова M.Г. Маршал Жуков – мой отец. С. 108–109.
Через несколько часов Сталин выступил с обращением по московскому радио. Он объявил великую новость, поблагодарил славную Красную армию и народ. О роли партии не было сказано ни слова. Год спустя все будет совершенно наоборот: победа будет объявлена делом партии и ее вождя. О Жукове и народе забудут.
Внешнее возвышение Жукова
19 мая 1945 года Жуков вернулся в Москву. В Генеральном штабе Антонов посвятил его в планы войны против Японии, намеченной на начало августа. Координировать последнее наступление войны, которое пройдет в Маньчжурии, поручено Василевскому. Жуков позвонил Сталину, чтобы доложить о своем прибытии. Вождь попросил прийти к нему к 20 часам. В назначенное время Жуков не без удивления вошел в Георгиевский зал – самый торжественный зал Кремлевского дворца, оформленный в честь… святого Георгия Победоносца. Неизвестно, провел ли Сталин какие-то параллели между святым и своим самым знаменитым маршалом. В зале присутствовали руководители партии и правительства, а также знаменитые военачальники, завоевавшие победу: Жуков, Рокоссовский, Конев, Толбухин, Говоров, Воронов, Малиновский, Новиков, Кузнецов и… Буденный с Тимошенко. Был накрыт роскошный стол. Молотов предложил первый тост за всех красноармейцев, краснофлотцев, офицеров, генералов, адмиралов, Маршалов Советского Союза и, прежде всего, за Сталина. Вождь свой тост посвятил командующим войсками Красной армии в годы Великой Отечественной войны. Первым он назвал фамилию Жукова и долго перечислял его заслуги при обороне Москвы и Ленинграда, при освобождении Варшавы. Молотов напомнил, что под руководством маршала Жукова войска Красной армии вошли победителями в Берлин. Надо думать, Коневу это не доставило большого удовольствия. Подняв свой бокал, Сталин провозгласил: «Долой гитлеровский Берлин! Да здравствует Берлин жуковский!» [719] Шутка вызвала смех и аплодисменты. На следующий день, публикуя отчет о приеме и перечисляя тосты, «Правда» опустила выражение «жуковский Берлин». В статье указывалось, что аплодисменты раздались при упоминании не имени Жукова, а частей Красной армии, «добивших зверя в его логове». Обратил ли Жуков внимание на эти детали? А если да, сделал ли из них выводы относительно истинных чувств к нему Сталина и ближайших планов вождя на его счет? Скорее всего, нет. Был ли он наивным в политике или же, как и многие советские люди, верил, что страна вступает в новую эру? Целый год он жил в атмосфере праздника, славословий и чествований, приобрел международную известность, встречался с высокопоставленными военными и гражданскими лицами западных стран. Кого бы все это не ослепило? Тем больнее будет падение.
719
Невежин В. «За Русский народ!» Прием в Кремле в честь командующих армиями 24 мая 1945 года // Наука и жизнь. 2005. № 5.
Вечер завершился тостом Сталина, который произвел и до сих пор производит на русских людей сильное впечатление. Вместо того чтобы говорить о руководящей роли партии или пролетариата во время Великой Отечественной войны, вождь выделил роль русского народа. С поразительной откровенностью он признался, что в 1941–1942 годах сильно боялся, что русский народ сбросит большевистский режим: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства, и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества – над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!» Сталин убедился и понял, что собственный народ, а не Гитлер является злейшим врагом советской системы. Гитлер, ослепленный своим бредовым расизмом, так и не пожелал увидеть в этом козырную карту, которую он мог с успехом разыграть. С большой проницательностью Сталин понял огромное значение завершившегося события. Советский народ, как он выразился, прошел крещение в огне Великой Отечественной войны: «период гражданской войны, период революционной ломки и прочее, и прочее. Этот период прошел» [720] . Отныне уже не «Великая Октябрьская революция» и отец-основатель Ленин, а «Великая Отечественная война» и отец-основатель Сталин являются исходной точкой новой реальности. И теперь необходимо, чтобы военные, в первую очередь Жуков, не затеняли вождя.
720
Речь Сталина на пленуме ЦК ВКП(б), 14 марта 1946 // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. II. Д. 1127. Л. 82.
А пока что Жуков продолжал внешне успешное возвышение. 31 мая Сталин назначил его советским представителем в Союзной контрольной комиссии, на которую возлагалось управление поверженной Германией. Несколькими днями раньше, на одном из заседаний ГКО по Дальнему Востоку, он услышал от Сталина, что в Москве будет устроен Парад Победы. Вождь хочет создать новую идеологическую базу Советского государства. Этот военный парад, равного которому еще не видел мир, приобретет сакральное значение.
5 июня Жуков принимал в Берлине командующих тремя оккупационными армиями: Эйзенхауэра, Монтгомери и де Латтра де Тассиньи. Эйзенхауэр приехал утром и позвонил по телефону находившемуся в своем штабе маршалу, чтобы сказать ему, что президент США сделал его командором Легиона почета – высшей степени награды, установленной в 1942 году для того, чтобы отмечать исключительные подвиги во время войны. Жуков горячо поблагодарил, и они договорились собраться сразу после полудня в Яхт-клубе на официальное заседание. В назначенный час Жуков не приехал. Эйзенхауэр провел три часа в прихожей вместе с несколькими членами своего штаба, один из которых, Спаатс, командующий ВВС США, не скрывал своего раздражения. В своих воспоминаниях Эйзенхауэр подробно излагает этот инцидент, показательный для атмосферы того периода: «По возвращении к себе, где нас временно разместили, я узнал, что поступило сообщение о неожиданной задержке в открытии заседания, на котором маршал Жуков должен был выступать в роли хозяина. Это вызвало досаду, поскольку вечером я должен был вернуться во Франкфурт. В ожидании мы провели долгие послеполуденные часы, а офицер связи из штаба Жукова, говоривший по-английски, не мог дать нам никаких объяснений относительно задержки заседания. Наконец уже к вечеру я решил ускорить дело. Поскольку я знал, что все документы, которые нам предстояло подписать, были ранее изучены и просмотрены каждым из союзных правительств, я не видел обоснованной причины для задержки, которая теперь выглядела как преднамеренная. Поэтому я попросил офицера связи сообщить маршалу Жукову, что, к моему большому сожалению, я буду вынужден возвратиться во Франкфурт, если заседание не начнется в ближайшие тридцать минут. Однако когда посыльный уже был готов отправиться с моим заявлением к Жукову, к нам поступило сообщение, что нас ожидают в зале заседаний, куда мы и отправились незамедлительно. Маршал объяснил, что задержка произошла ввиду того, что он ожидал из Москвы последних указаний по одному важному вопросу» [721] .
721
Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. Смоленск: Русич, 2000. С. 494.
На самом деле Сталин с Вышинским и Молотовым решили в последний момент пересмотреть всю структуру Контрольной комиссии. Жуков становился ее номинальным руководителем, который ничего не решал: он мог лишь получать и повторять принятые за него решения, не имея никакой самостоятельности в действиях. Эйзенхауэр сразу это понял. Недоверие Сталина к тексту декларации о поражении Германии объясняется усиливавшимися разногласиями между советской стороной и западными союзниками по вопросам отвода американских войск из Тюрингии (включенной по Ялтинским соглашениям в советскую зону оккупации), о занятии войсками западных держав отведенных им секторов Берлина и о наземном и воздушном сообщении с немецкой столицей…
Наконец около 17 часов четыре военачальника четырех союзных стран собрались и приступили к подписанию декларации, которая на десятилетия вперед определит будущее Германии. Действуя от имени своих правительств, четверо полководцев торжественно объявили, что в Германии больше не существует центральной власти, и решили, что, вплоть до подписания мирного договора, вся полнота правительственной власти будет сосредоточена в руках уполномоченного соответствующей оккупационной зоны. Чтобы отметить событие, Жуков устроил грандиозный банкет. Эйзенхауэр извинился, что не сможет на нем присутствовать. Вежливо послушав несколько минут хор Красной армии, он вернулся в свой штаб во Франкфурт. Остались только французы. Жуков едва успел объявить Эйзенхауэру, что имеет поручение вручить ему и Монтгомери орден Победы, которым еще ни разу не награждались иностранцы. Ради этой церемонии стороны договорились провести новую встречу 10 июня во Франкфурте-на-Майне.