Жуков
Шрифт:
К этому времени командование Квантунской армии сосредоточило в спорном районе 23-ю пехотную дивизию и несколько полков баргутской конницы, а в районе Хайлара — 2-ю сборную авиационную группу. Общее командование этими войсками было возложено на генерал-лейтенанта М.Камацубару, общепризнанного специалиста по Советскому Союзу. Он хорошо говорил по-русски, с 1919 по 1921 год служил заместителем военного атташе в Москве, а в 1927–1930 годах — военным атташе. Начальником штаба 23-й дивизии был другой эксперт по Советскому Союзу, кадровый разведчик Ц.Оути. В 1933–1935 годах он был военным атташе в Латвии, затем на протяжении двух лет возглавлял штаб кавалерийской бригады в Маньчжурии. Личный состав дивизии не имел боевого опыта и воинской выучки, но командование японской армии считало, что ее руководство, которое хорошо знало военную доктрину СССР, в кратчайшее время сможет организовать необходимые обучение и тренировки и успешно
Кроме того, японцы не без оснований полагали, что они удачно выбрали район боевых действий. В военно-географической справке, подготовленной в октябре 1939 года работниками штаба 1-й армейской группы, отмечено, что «удаленность района на территории МНР создавала исключительную трудность в сосредоточении и питании всем необходимым наших войск, выступное положение района в сторону территории Маньчжурии создавало благоприятные условия в решении военных задач японским командованием… Захват района обеспечивал надежное прикрытие для будущей железной дороги Халун-Аршан — Ганьчжур».[96]
13 мая генерал-лейтенант Камацубара направил к Халхин-Голу сводный отряд во главе с командиром 64-го пехотного полка полковником Ямагата «для выполнения задачи по уничтожению войск Внешней Монголии». Утром 14 мая до 300 японских солдат и баргут перешли границу, вышли на рубеж реки Халхин-Гол и заняли Дунгур-Обо. В тот же день и 15 мая японские самолеты, нарушив воздушное пространство МНР, обстреляли пограничников и подвергли бомбардировке одну из пограничных застав. В ночь на 16 мая на восточный берег Халхин-Гола, где находились японцы и баргуты, прибыли 14 автомашин с пехотой. Войска Монгольской народно-революционной армии (далее — МНРА), обессиленные массовыми репрессиями, развернутыми маршалом X.Чойбалсаном, оказались не в состоянии дать надлежащий отпор противнику. Бывший комиссар 24-го халхингольского пограничного отряда подполковник в отставке Б.Цэвэгзав вспоминал: «По сути, наши войска оказались обезглавленными и неподготовленными к битве с таким противником, как Квантунская армия. Основную тяжесть этой необъявленной войны взяла на себя армия верного союзника — Советского Союза».[97]
Н.В.Фекленко, получив сведения о сосредоточении японских и маньчжурских частей на восточном берегу реки Халхин-Гол, решил силами 6-й кавалерийской дивизии МНРА при поддержке авиации корпуса уничтожить противника. О своем решении он 16 мая доложил в Москву Ворошилову. На следующий день поступил ответ из Генерального штаба за подписью Смородинова: «В случае продолжения активных действий японо-баргут и дальнейшего нарушения ими границы, донести немедленно народному комиссару и активных действий без его разрешения не начинать, подготавливая в то же время силы для разгрома… Прошу учесть, что указание народного комиссара — не начинать активных действий без его особого распоряжения — относится и к 6-й кавалерийской дивизии. Прошу это передать тов. Чойбалсану».[98]
К.Е.Ворошилов в своих действиях не был последователен: с одной стороны, запрещал вести активные боевые действия, а с другой — постоянно упрекал командира 57-го особого стрелкового корпуса в нерешительности. Так, вечером 21 мая нарком в разговоре с Фекленко обрушился на него с упреками и спросил: «Долго ли намерены терпеть те безобразия, которые разыгрываются на участке, за который Вы несете всю ответственность?» В ответ Фекленко просил «разрешить действовать решительно и по-настоящему. Дальнейшее нахальство допускать нельзя». Однако Ворошилов потребовал лишь усилить разведку противника и сказал: «Никаких действий пока, к сожалению, разрешить Вам не могу, так как Вы, сидя в Улан-Баторе, знаете меньше нашего о противнике, а размахивать кулаками в воздухе разумным и серьезным людям не пристало». Одновременно он приказал: «Штабу корпуса, Вам и Никишеву пока никуда из Улан-Батора не переезжать». В то же время нарком дал указание направить в Тамцак-Булак начальника штаба комбрига Кущева и подготовить к переброске для усиления 57-го особого стрелкового корпуса один полк бомбардировщиков СБ и один истребительный авиационный полк. 31 мая было принято решение направить в Монголию 35 летчиков-истребителей во главе с заместителем начальника авиации Красной Армии Героем Советского Союза комкором Я.В.Смушкевичем.
В соответствии с полученными указаниями штаб корпуса 23 мая разработал план действий по ведению наземной и воздушной разведки. Она возлагалась на сводный отряд корпуса, которому предстояло действовать совместно с 6-й кавалерийской дивизией МНРА, на эти цели выделялись 6 эскадрилий истребителей.
Упрекая Фекленко в том, что тот знает «меньше нашего о противнике», Ворошилов понимал, что из Москвы тем более нельзя понять истинное положение дел. Поэтому 24 мая он подписывает удостоверение о командировании в Монголию комдива Жукова, комбрига Денисова и полкового комиссара Чернышева. На них возлагались «тщательное изучение и установление причин неудовлетворительной работы командования и штаба 57-го отдельного корпуса во время конфликта с японо-баргутами с 11 по 23 мая 1939 г. и оказание на месте непосредственной помощи командиру и комиссару 57-го отдельного корпуса». При этом Жукову поручалось изучить работу по руководству боевой подготовкой сухопутных частей корпуса, Денисову — проверить деятельность командующего ВВС корпуса, Чернышеву — состояние партийно-политической работы. Одновременно с этим на них возлагалась «всесторонняя проверка деятельности военных советников при частях МНРА».[99]
Итак, 24 мая Жукову было поручено выехать в Монголию с чисто инспекционной целью. Позднее, в беседе с писателем Константином Симоновым, предыстория этой поездки излагалась им несколько по-иному:
«На Халхин-Гол я поехал так… Сталин, обсуждая этот вопрос с Ворошиловым в присутствии Тимошенко (командующий войсками Белорусского военного округа. — В.Д.) и Пономаренко, тогдашнего секретаря ЦК Белоруссии, спросил Ворошилова: „Кто там, на Халхин-Голе, командует войсками?“ — „Комбриг Фекленко“. — „Ну, а кто этот Фекленко? Что он из себя представляет?“ — спросил Сталин. Ворошилов сказал, что не может сейчас точно ответить на этот вопрос, лично не знает Фекленко и не знает, что тот из себя представляет. Сталин недовольно сказал: „Что же это такое? Люди воюют, а ты не представляешь себе, кто у тебя там воюет, кто командует войсками? Надо туда назначить кого-то другого, чтобы исправил положение и был способен действовать инициативно. Чтобы мог не только исправить положение, но и при случае надавать японцам“. Тимошенко сказал: „У меня есть одна кандидатура — командир кавалерийского корпуса Жуков“. — „Жуков… Жуков, — сказал Сталин. — Что-то я не помню эту фамилию“. Тогда Ворошилов напомнил ему: „Это тот самый Жуков, который в 37-м прислал вам и мне телеграмму о том, что его несправедливо привлекают к партийной ответственности“. — „Ну, и чем дело кончилось?“ — спросил Сталин. Ворошилов сказал, что ничем, выяснилось, что для привлечения к партийной ответственности оснований не было».[100]
Как видим, события здесь представлены с чужих слов, и Жукова явно кто-то ввел в заблуждение. Как мы уже выяснили, в удостоверении от 24 мая не было и намека на замену Фекленко Жуковым. Вызывает недоумение утверждение Ворошилова о том, что он лично не знает Фекленко. Архивные документы свидетельствуют, что 27 мая во время разговора по прямому проводу с Фекленко нарком сказал: «Почему вы и Кущев, так хорошо выглядевшие в Москве, сейчас опустили крылья и вас приходится тянуть за язык всякий раз, когда нужно выяснить, что у вас делается?»[101] Непонятно также, почему Георгий Константинович запамятовал о том, что он к этому времени занимал другую должность — заместителя командующего Белорусским округом.
Еще более запутывает эту историю Маршал Советского Союза М.В.Захаров. В книге «Генеральный штаб в предвоенные годы» он пишет, что 1 июня 1939 года во время доклада у наркома обороны возник вопрос о необходимости замены Н.В.Фекленко, причем нужен «хороший кавалерийский начальник, тем более что в состав войск, действовавших против японцев, входили монгольская конница, механизированные бригады и одна стрелковая дивизия».[102] Далее Захаров, присутствовавший при докладе, пишет: «Начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников согласился с предложением К.Е.Ворошилова, и мы стали искать подходящего командира. Я предложил назначить на эту должность Г.К.Жукова, который в то время служил в Белорусском военном округе инспектором конно-механизированной группы (в случае войны этой группой должен был командовать Г.К.Жуков)». Предложение, теперь уже якобы Захарова, было принято.
Нет смысла приводить пространные доказательства того, что Жуков, Денисов и Чернышев прибыли в штаб 57-го особого корпуса не утром 5 июня, а значительно раньше. По архивным документам, они уже 30 мая направили в Москву донесение об обстановке и действиях корпуса.
…Рано утром 27 мая после авиационной подготовки сводный отряд полковника Ямагата перешел в наступление и прорвал оборону частей 57-го корпуса. В донесении от 30 мая отмечалось: «…В течение 28 мая шел исключительно неорганизованный бой, управляемый только командирами подразделений…В течение 29 мая противник занимал высоту 2–3 км восточнее Халхин-Гола. Части группы, усиленные двумя батальонами 9-й мотобригады, наступая в лоб, пытались овладеть высотами; к исходу 29 мая части закрепились на реке, имея главную группировку западнее реки Халхин-Гол. В результате исключительно неорганизованного боя части в течение 28 и 29 мая понесли ориентировочно потери: убитыми — 71, ранеными — 80, пропавшими — 33».