Журавли и цапли . Повести и рассказы
Шрифт:
И мы разошлись, сговорившись встретиться через час. Я отправился устанавливать дату последнего дождя, а Павка — изучать козлиные следы.
Через час мы снова были в сборе.
— Установил? — спросил Павка.
— Так точно! — по-военному отрапортовал я. — Все сто подтверждают, что последний дождь в нашей местности прошел в начале лета!
Я думал, Павка обрадуется, а он — нет, нахмурился и пожал плечами.
— Странно, — сказал он, — обычно показания свидетелей бывают разноречивыми.
Я обиделся. Как, не верить мне, лучшему другу?..
— Ладно, ладно, верю, — сказал Павка. — А у меня — вот!..
И с этими словами он кинул на стол какую-то кость.
— Чего это? — удивился я.
— Козлиное копыто, — сказал Павка, — в мясном ларьке выпросил.
— Студень варить, да? — не подумав, брякнул я и тут же был наказан за свою неосторожность. Павка вдруг разозлился и постучал копытом себе по лбу.
— Тем, у кого котелок не варит, — язвительно сказал он, — лучше всего не задавать дурацких вопросов. Не студень варить, а козлиные следы опознавать!
— Как опознавать? — спросил я, рискуя еще раз вызвать гнев своего друга.
— По копыту, — отрезал Павка. — На месте увидишь!
Мы собрались и пошли на место.
Вот и двор бабушки Смирновой. Мы опустились на карачки и, чихая и чертыхаясь, стали буквально рыть носом землю.
— Нашел! — обрадованно заорал Павка, прикладывая копыто к земле. — Его след! За мной!
Мы по-пластунски, чтобы не потерять следа, выползаем из подворотни на улицу и скачем вдоль мостовой на четвереньках.
Улица, дремавшая на солнцепеке, вдруг проснулась и заулюлюкала нам вслед на разные голоса, но мы, охваченные охотничьим азартом, ничего не слышим и ничего, кроме козлиных следов, не видим.
— Хорошо, что дождя не было, — радуется Павка и прыгает, как блоха, от следа к следу.
Я тоже прыгаю и тоже радуюсь, что следы в целости и сохранности. Так мы допрыгиваем до дуба, растущего на окраине поселка, и начинаем, как планеты, вращаться вокруг него. После третьего круга Павка командует: «Стоп!», и мы усаживаемся на выгоревшую траву.
— По-моему, — отдышавшись, говорит Павка, — этот козел ошалел.
— Точно, — поддакиваю я, — объелся белены и ошалел. Вот и стал кружить возле дуба…
— Согласен, — сказал Павка. — Ну а потом?
— Что потом? — не понял я.
— Потом куда он делся? — заорал Павка.
— Потом?.. Ах, потом… — разозлился я, — вознесся, как Исус Христос!
— Сам ты… — огрызнулся Павка, но тут же сдержался. — Ладно, пройдем еще по два круга…
И мы пошли: я вправо по кругу, а Павка влево. Вдруг мне послышалось, будто кто-то где-то проблеял. Наверное, это же послышалось и Павке, потому что, когда мы столкнулись нос к носу, он подозрительно посмотрел на меня и спросил:
— Ты, да?
— Что я? — спросил я.
— Блеял, — сказал Павка.
— Нашел дурака, — сказал я, — сам блеял…
— Я — не! — поклялся Павка и недоверчиво посмотрел на меня.
— И я — не! — поклялся я и, в свою очередь, недоверчиво посмотрел на Павку.
— Тогда кто же? — спросил Павка.
Мы поднялись на ноги и стали настороженно озираться вокруг.
«Бе-е-е!..» — раздалось вдруг у нас над головой. Мы так и присели! А потом, как по команде, задрали головы и увидели, — ну да, увидели то, что и ожидали увидеть, — шалаш на дубе, который мы с Павкой соорудили, когда играли в разведчиков, а еще… Нет, в это просто трудно было поверить!.. Еще мы увидели торчащую из шалаша бедовую, рогатую и бородатую морду козла бабушки Смирновой. Как он попал туда? Догадаться было нетрудно: по широкой доске-лесенке, прислоненной к дереву. Эта доска, на которую мы набили ступени, служила нам лазом в шалаш. По ней-то рогатый проказник и забрался наверх. Забраться-то забрался, а слезть не мог…
Павка погрозил козлу кулаком, скорчил рожу и насмешливо проблеял:
— Бе-е-е!..
«Бе-е-е!» — жалобно ответил козел, просясь на землю.
Что мы сейчас делаем? Сидим с Павкой под дубом и кумекаем, как нам снять козла бабушки Смирновой.
Павка влюбился
Павка влюбился. Но даже я, его друг Славка, не знал этого. И не мог понять, что с ним. Был Павка как Павка, не мальчишка — петух, и вдруг стал как мокрая курица. Оказывается, вон оно что! — влюбился.
Узнал я об этом так.
Павка подошел ко мне и спросил, какого я мнения об одной девчонке. При этом он порозовел и отвел взгляд. Мое мнение о девчонках Павка и без того знал: плаксы, ябеды и маменькины дочки. Поэтому я удивился, что он снова спрашивает.
— Ты ведь знаешь, — сказал я, — все они плаксы, ябеды…
— И маменькины дочки, — подсказал Павка. — А я не про всех спрашиваю, про одну только.
— Какую? — спросил я.
Павка из розового сделался красным и сказал, что даже под страхом смерти не назовет ее имя.
Я понял, что Павка влюбился. Но я и не предполагал, каких мук будет стоить эта любовь… Нет, нет, не Павке — мне, его другу.
Однажды Павка пришел в школу с рюкзаком.
— Идем в поход? — обрадовался я.
— Почти, — уклончиво ответил Павка, — после уроков узнаешь.
Я едва досидел до конца занятий.
Мы вышли из школы и зачем-то спрятались в чужой подворотне.
Павка расстегнул рюкзак и — у меня глаза полезли на лоб — вынул веник чего-то пахучего.