Журавли покидают гнезда
Шрифт:
Как и прежде, он шагал впереди, опираясь на палку. Останавливался редко, чтобы поправить очки, оглядеть местность.
Следуя за ним, Юсэк поражался выносливости хрупкого на вид учителя. Видать, унаследовал ее от отца, Хона. Завидовали учителю и другие: своим упорством он покорял всех.
Выбравшись из тайги, Ир повел людей вверх по отлогому склону сопки. Несмотря на то что Эсуги опиралась на плечо Юсэка, она еле передвигала ноги. Юсэк подбадривал ее.
— Устала я, Юсэк, это — верно, — говорила она сквозь прерывистое дыхание. — Но мне хорошо оттого, что ты рядом.
Волна радости захлестнула
— Нам нужно идти, Юсэк, — промолвила Эсуги, не отстраняясь от его рук и губ.
— Куда мы спешим? — обозленно ответил Юсэк. — Не дракону ли в пасть?
От земли уже тянуло сыростью. Сквозь редкие стволы пихт едва просачивались остывшие лучи вечернего солнца. Услышав знакомые звуки, Юсэк устремил глаза в небо, замер. Эсуги невольно подняла голову и увидела журавлиную стаю. Ровный клин медленно тянулся к югу. Было приятно и грустно наблюдать, как призрачно растворяются в синеве неба птицы, слышать, как затихает их курлыканье.
Они долго стояли еще на склоне сопки, вглядываясь в опустевшее небо.
— Это были наши журавли, — промолвил Юсэк невесело. — Они дарили нам прощальные песни.
— Нет, это чужие, — отозвалась Эсуги. — Наши уже улетели.
Она почувствовала, что и ей стало холодно и страшно. Обхватив плечи руками, она сжалась, словно ее тонкие руки могли укрыть от холода. Эсуги сама не могла понять, отчего ее вдруг охватил озноб: ведь земля еще не успела покрыться росой.
— Тебе нездоровится? — спросил Юсэк. Он потрогал ее похолодевшие руки, щеки. — Пойдем скорее, у дяди Ира есть какие-то лекарства. — И только сейчас, заметив ее разодранные тапочки, сквозь которые проглядывали пальцы, он быстро скинул с плеча мешок и достал подаренные ей туфли. — Для чего ты хранишь эту обувь? — строго спросил Юсэк. — Сейчас же надень их.
Эсуги взяла туфли, бережно обтерла их и, полюбовавшись еще раз, поставила возле себя на землю.
— Я надену их потом, когда придем в Россию, — сказала она и, представив себе, какой она будет нарядной и счастливой, улыбнулась.
— Нет, сейчас же! — настаивал Юсэк. — А там будет видно.
С этими словами он стянул с ее ног синни и посон [39] , отшвырнул их в сторону и тут же надел на нее туфли.
— Как можно ходить по этим корягам в них! — ужаснулась Эсуги.
39
Бурки.
Юсэк не слушал ее. Достав из мешка сверток, он быстро развернул его:
— А ну-ка погляди, что здесь!..
Увидев кулон и гребешок, Эсуги пришла в восторг:
— Откуда у тебя такие красивые вещи?
— Я выполнил просьбу старика Ли Дюна, — сказал Юсэк, радуясь не менее, чем она. — Он хотел, чтобы эти вещи носила моя невеста.
Эсуги смутилась: он решился назвать ее невестой! А Юсэк накинул кулон ей на шею, а гребешком подобрал распущенные волосы.
— Зачем только маклер покупал тебе дальби? Разве можно прятать под париком такие косы! Теперь поверь — все несчастья обойдут тебя стороной: подаренная доброй рукой вещь приносит добро.
От этих слов Эсуги стало теплей. Она хотела обнять Юсэка, но не осмелилась и только подняла на него благодарные глаза.
В это время из-за дерева показался Бонсек.
— Нечего сказать! Мы их ищем повсюду, а они тут милуются! — И, не сказав больше ничего, пошел от них.
Юсэк и Эсуги нехотя последовали за ним.
— Ох и будет нам, — вздохнула Эсуги.
— Наверное, — согласился Юсэк.
Их никто не ругал.
Обогнув по крутому склону сопку, путники увидели безлесую долину, простиравшуюся далеко на север. Ир остановился, снял с плеча тяжелый узел и с волнением стал всматриваться в даль.
— Друзья мои, — сказал он с облегчением. — Россия теперь не за горами. Ее уже видно.
Еще несколько секунд назад путники валились с ног от усталости, сейчас же все мгновенно оживились, кинулись к Иру, стоящему на краю сопки. Затаив дыхание, глядели они на далекие, уже хорошо заметные очертания неведомой им земли.
— Здравствуй, Россия! — тихо воскликнул Бонсек и, повернувшись к Гирсу, стоявшему рядом, сказал: — Скоро, очень скоро мы отомстим за вашего сына и моего друга Хонсека. Так ведь, дядя Гирсу?!
— Кому мне в России мстить? Кому? Если кровью моего сына окрашены руки японцев? — хмуро отозвался Гирсу.
— И не только в японцах дело, — рассердился Бонсек. — Хищник везде хищник.
В разговор вмешался Ир:
— Еще много подобных Хонсеку лягут костьми, пока есть на земле недруги простого человека. И коль уж зашел разговор о японцах — скажу: они давно свирепствуют на востоке России. Так что у вас найдется случай встретиться с ними.
Гирсу недоверчиво поглядел на Ира и, убедившись, что он не лжет, с упреком спросил:
— Но почему вы об этом молчали?
— Меня никогда не интересовала национальность врагов, — ответил Ир.
Угрюмо слушая этот разговор, Юсэк не разделял радость Бонсека, особенно теперь, когда стало известно о нашествии японцев в Россию. Он недоверчиво глядел на него и думал, что этот хвастунишка должен бы содрогаться при одном упоминании о японцах. А он петушится. Хорошо, что Ир спас его, а то сидел бы в крепости до глубокой старости. Непонятный человек — этот Бонсек! Радуется так, словно в этой России его ожидает мать и любимая жена с детьми или, по крайней мере, спешит получить наследство, завещанное состоятельным родственником. И какие сейчас могут быть разговоры о мести, когда люди вторые сутки живут на воде да орехах…
Юсэк повернулся к Эсуги. Она тоже с волнением глядела туда, за горизонт, и ему было досадно, что она верит и надеется обрести счастье на этой русской земле. А его, Юсэка, мечта уже затухла, как брошенный в лужу окурок.
Заметив стоящего в стороне Юсэка, Бонсек подошел к нему:
— Что это ты опять раскис? Небось отца вспомнил?
— Чему радоваться? Там, в России, нас и убить могут, — сказал Юсэк уныло и тихо, боясь, что его услышит Эсуги.
— Могут. Все будет зависеть от того, как ты поведешь себя, — сказал Бонсек. — Ведь говорят: смелого пуля боится. Ты разве забыл, что герой умирает один раз, а трус — всю жизнь?