Журавли покидают гнезда
Шрифт:
— Мне ты нужен, — прервал его старик. — А лошадку эту мне твой отец давно уже проиграл. Но я ее не заберу. Пусть она тебе служит, мой мальчик.
Игнату не хотелось огорчать старика, оставлять его одного. Но ведь он поклялся дяде Петру навеки жить с ним. К тому же он зачислен в отряд, о чем тетя Синдо при всех сказала. Да и привык уже ко всем.
— Мне ты нужен, — повторил старик. — Только ты один можешь исцелить старика от всех его недугов. Хочешь, я поговорю с твоим командиром? Он ведь тоже человек и поймет меня, должен понять…
Высвободиться
— Дядя Петро согласится, тогда и я тоже…
Старик разжал руки и, отступив на шаг, пристально посмотрел на мальчика. Глаза Игната выражали испуг, но старик облегченно вздохнул, будто добился своего. Живо схватив с папсана большие куски сахара, сунул в руки Игнату:
— Отнесешь дяде Петру. Скажешь — дед Ваня прислал.
— Нам лодка нужна, — пробурчал Игнат. — Очень. Мы вернем ее.
Старик не понял и, когда тот повторил, спросил:
— Зачем она понадобилась? И кому это — вам?
— Мой товарищ хочет друзей своих с того берега переправить.
— Сейчас, что ли?
— Нет, завтра, — обрадовался Игнат, заметив, что старик спросил об этом с участием.
— Хорошо, я дам лодку, — согласился старик.
Игнат подпрыгнул от радости и тотчас же выбежал из избы сообщить об этом Бонсеку. Дед Ваня тоже выбрался вслед и, стоя на прогнивших от времени ступеньках, глядел на Игната. А потом, когда те, с веселым озорством запрыгнув на лошадь, умчались, вернулся в опустевшую избу, присел на ондоль и то ли от радости, то ли от тоски — заплакал.
Серый, почуяв дорогу домой, не жалея копыт, мчался во весь опор, легко перелетая через ручьи и пни. И нипочем ему были крутые холмы и овраги! Игнату всегда нравился стремительный и неутомимый бег своего тонконогого друга. А сейчас особенно, когда за его спиной сидел Бонсек. Отпустив поводок, он кричал: «Молодец, Серый! Покажи-ка, на что ты способен! Э-э-эх!» Словно понимая, чего хочет от него юный хозяин, Серый фыркал и еще сильнее прибавлял ход. Но Бонсеку было не до восторга: сидя позади Игната и крепко обхватив его, он только и думал, как бы не слететь с гладкой спины коня. У озера Игнат придержал коня. Земля здесь была вязкой, и он боялся, что Серый может подвернуть себе ноги. Наконец, обогнув озеро, они увидели знакомый хутор.
Как и следовало ожидать, Игнату предстояла неприятная встреча с Мартыновым. Он стоял возле штаба, грозно опершись руками на рукоятку шашки. Свернуть куда-нибудь в сторону уже было поздно, и Игнат вынужден был направить лошадь к командиру.
— Где же это вы, партизаны, катаетесь? — спросил Мартынов, сурово оглядев обоих.
— Мы тут рядом, — сказал Игнат, сползая с разгоряченного коня.
— Где же это?
— К озеру ездили… на рыбок поглядеть.
— Так вот — за самовольную отлучку ты лишаешься коня на двое суток. А за обман еще на трое суток.
Виновато опустив голову, Игнат покосился на Бонсека. Пять суток без Серого он как-нибудь мог стерпеть, а как быть с Бонсеком? Ведь на завтра условились поехать к деду Ване. «И зачем только нужно было обманывать?» — пожалел Игнат и почувствовал, как от стыда запылали щеки и уши. А что делать, если дядя Петро запретил ему удаляться дальше озера, остерегаясь встречи с бандитами. Теперь будет стыдно и перед дедом Ваней, которого он с таким трудом уговорил дать лодку. Что он подумает?
— Ты меня понял? — перебил его размышления Мартынов. — А губы прижми, не то их комары съедят.
— Ага, — промычал Игнат и, отдав лошадь Перфильеву, последовал за Мартыновым к своей избе.
Обманывать, конечно, плохо, но ведь он, Игнат, не во вред кому-то поступил так, а, наоборот, хотел помочь людям. И вот, выходит, за добро он наказан и разлучен со своим другом Серым на целых пять дней! Разве это справедливо?
— Ты что это, партизан, отстал? — не оглядываясь, спросил Мартынов. — Запрет был наложен на коня, а говорить со мной запрета не было. Так что не маршируй в одну шеренгу, а иди рядом по флангу.
— А я не могу тебя догнать, — попытался оправдаться Игнат. — У тебя ноги длинные, а у меня короткие.
— Ты на ноги не кивай. Ноги тут ни при чем. Характер у тебя поганый, — сказал Мартынов, поджидая Игната.
— А у тебя, думаешь, лучше? — пробурчал Игнат, вышагивая теперь рядом с Мартыном. — Сразу на пять дней наказал. Мог бы для начала на один.
— Дисциплина — дело железное. Хоть плачь, а наказать обязан. Ты полагаешь, Мартынову будет легче, если и тебя, как Егора, уделают? Поэтому извини, ежели что не так.
— Конечно — прощу, — уступил Игнат и вдруг спросил: — А как ты узнал, что мы не к озеру ездили?
— Серый признался.
— Ну уж ты скажешь…
— Ты, поди, видел, как он пеной плевался. А она от малого бега у лошадей изо рта не брызгает. Наездник ты, конечно, что надо, а вот смекалки пока небогато.
— Малый еще, — согласился Игнат. — Когда доживу до твоих лет, тогда уж ты меня не словишь.
— А ты собираешься еще меня обманывать?
— Нет, конечно… Но только если очень потребуется.
Пряча улыбку, Мартынов ускорил шаг.
Дома Игнат не сдержался и подробно рассказал о том, где был и зачем ездил. Мартынов пообещал помочь Бонсеку. А за признание — снял два дня ареста.
Эсуги поправлялась медленно. Вглядываясь в ее худое и все еще бледное лицо, Юсэк сравнивал ее с веточкой могынхва, срезанной для пересадки на благодатную землю. А она вдруг стала увядать. С тех пор как ушли друзья, прошло много дней. Все это время Юсэк не отходил от Эсуги. Велика была его радость, когда однажды, придя из лесу, где он помогал Сониму заготавливать дрова, увидел ее во дворе.