Журавли покидают гнезда
Шрифт:
Радуясь за нее, Юсэк с тревогой думал о том, что уйти просто, но как будет в пути?
Хозяйка фанзы всполошилась не на шутку. Оставшись наедине с Эсуги, она попыталась отговорить девушку.
— Ты же еще совсем слабенькая! — сокрушалась она, с испугом всматриваясь в худое и бледное лицо девушки. — Как ты осилишь эти овраги, леса, болота? Куда спешите, пожили бы еще. Привыкла я к вам обоим…
— Но мы ведь еще встретимся, адимай, — сказала Эсуги, заметив ее печаль. — Мы вас никогда не забудем.
— Когда вы уходите?
— Наверное, завтра.
— Я еще успею напечь лепешек, — сказала женщина и, схватив ее за руку,
Наконец, что-то достав, пояснила: — Эти посони мне еще моя старушка сшила к свадьбе. Они не такие уж красивые, зато теплые. Время к холодам идет, пригодятся. — Затем вынула со дна корзины чогори [47] и юбку красного цвета. Разложив все на ондоле, добавила: — Моя свадьба уже позади, а твоя еще предстоит. Красная юбка приносит невесте счастье. Так что — возьми и обязательно надень на свадьбу.
47
Кофта, жилет.
Не зная, как отблагодарить женщину, Эсуги низко ей поклонилась. А та, вспомнив дни ушедшей молодости, ответила на ее поклон тихим вздохом.
Юсэк с Сонимом вернулись к обеду и тут же принялись чинить где-то раздобытую старую коляску. Не догадываясь, для чего они возятся с этой развалюхой, Эсуги пошутила над Юсэком: не собирается ли он стать деревенским рикшей? И бывший рикша ответил ей:
— Много я всяких янбаней и красоток поперевозил, а вот тебя ни разу. Так не годится. Теперь очередь и до моей госпожи дошла. Я тебя в этом лимузине до самой России довезу, только бы не развалился он где-нибудь в дороге.
Эсуги не терпелось показать ему подарки. Когда наконец залатанную и всю перевязанную веревками коляску поставили к стене, она повела его в фанзу, быстро развернула юбку и кофту:
— Ты погляди, погляди, Юсэк, что мне подарила наша адимай!
— Это же свадебный наряд! — обрадованно воскликнул Юсэк. — Так за чем же дело? Сейчас же надень его, и самый мудрый человек в деревне благословит нас!
— Нет! — возразила Эсуги, — я хочу, чтобы нас благословил в России учитель Ир.
Ее ответ огорчил Юсэка. Однако, не желая омрачать ее настроения, он согласился, сказав полушутя:
— В России так в России. Теперь я тебя с ветерком туда довезу.
Папсан сегодня был уставлен новыми блюдами. Здесь были жареные листья стручкового перца, и вяленая морская капуста, и соевый суп. Удивляя окружающих, Эсуги ела с большим аппетитом, как бы доказывая, что она вполне поправилась и может смело отправляться в путь.
— Ешьте, ешьте много, — говорила хозяйка, то и дело подкладывая в чашки пищу. — В России такую еду готовят не часто. У них своя пища, и вам трудно будет к ней привыкнуть. Обрусеете вы там вконец, позабудете язык и обычаи предков.
— Нет, не позабудем, — заверил Юсэк. — Ведь и там есть корейцы, и живут, как я слышал, дружно с русскими. И обычаи свои берегут. Например, дядя Ир…
— Мы тоже жили с японцами, — перебила его женщина. — И что с того? Отняли они у нас все. Свои иероглифы велели зубрить, свои законы уважать. Вот почему и покинули мы землю отцов. А чужбина есть чужбина. Как бы и вы там, в России, не оказались лишними.
— Ну уж это ты пересолила, — вмешался Соним. — Зря крапивой устилаешь им дорогу. Нельзя Россию с Японией одним арканом стягивать: Корея осталась в ярме, как, впрочем, и народ Японии, а Россия уже сорвала его с себя. И за право там жить корейцы одинаково с русскими орошают ту землю своей кровью. Так что не будут они чужими там, лишними. Потому и тянутся туда наши.
— Все равно, это ужасно — покидать свои гнезда, свитые нашими далекими предками.
— В разоренном гнезде и змея не селится, — сказал Соним. — А молодые семена на любой земле взойдут. Я хочу верить, что Эсуги и Юсэк завоюют уважение русских. В этом и будет их счастье.
— Дай им бог, дай им бог, — прошептала женщина, кивая головой.
Разговор прервала вбежавшая в фанзу девушка. Тяжело переводя дыхание, она сообщила, что в деревне опять появились хунхузы.
— Быть беде! — вскочив на ноги, заволновался Соним. — Где они?
— Были у нас, теперь, кажется, пошли к дедушке Муну, — дрожащим от страха голосом ответила она. — Грозились поджечь его фанзу.
— А много их?
— Я видела троих.
Соним догадывался, зачем бандитам понадобился именно этот старик. Еще летом местные маньчжуры видели, как лекарь собирал в огороде желтую смолу мака. Кто-то, видать, донес. Не ради наживы он растил и хранил у себя это зелье. В трудные минуты Мун всегда шел на помощь людям, вот как с Эсуги. Зная об этом, хунхузы не оставляли его в покое. Схватив у порога топор, Соним выбежал на улицу. Жена бросилась за ним, взмолившись:
— Не тронь ты их, Соним! С ними нельзя враждовать! Разве ты не знаешь, на что способны эти люди! Мы чужие здесь. У нас нет права гневаться! Смири свой пыл! Подумай о наших детях! Подумай, что станет с ними, если с тобой что-то случится!
— Но они убьют его! — чуть слышно произнес Соним, в бессильной злобе опуская топор на землю. — Отойди, пойду людей на помощь звать.
— Сходи и ты туда, Юсэк, как бы наш хозяин не наделал беды, — сказала женщина, с испугом глядя вслед мужу.
Возле двора старика на привязи стояли лошади. Осторожно приблизившись к ограде, Юсэк заглянул в щель и был удивлен, увидев сидящую посреди двора старуху, перед которой, склонив голову, стоял лекарь. Двое мужчин держали его за руки. По всему облику старухи было видно, что она и есть предводительница этих разбойников. Длинные седые волосы, перетянутые на лбу широкой и яркой лентой, спадали на плечи, прикрывая продолговатое обветренное лицо. На ней были темные атласные шаровары и такой же темный стеганый жилет с высоким стоячим воротником. Скрестив по-мужски ноги и опершись на плеть правой рукой, она сидела неподвижно и молча. Старуха что-то спросила, сердито взглянув на старика. Но тот молчал, уставившись глазами в землю. Бандиты толкнули его, и он упал на колени. Словно от боли, взвизгнула на спине старика плеть, а потом завизжала, завопила.
Жестом руки старуха остановила разъяренных хунхузов, давая им какие-то указания. Один из них кинулся под навес, сгреб руками сухой хворост и тут же поднес спичку. Зловеще шипя, взметнулось пламя. Юсэку показалось, что огненный язык лизнул и его грудь. Схватив горящую хворостину, хунхуз поводил ею перед глазами старика, медленно приблизился к фанзе. Старуха что-то опять сказала лекарю, показывая рукой на фанзу; видя, что он не реагирует, она подала знак бандиту. Тот поднес пылающую хворостину к соломенной крыше. Запылала, затрещала крыша, черным змеем пополз по земле дым.