Журнал «Если», 1993 № 08
Шрифт:
— Мне не очень-то повезло, — продолжал Вердж.
— Все вышло как-то не так. Джаннет взяла и бросила меня, ну я и стал пить и пропил свою бензоколонку. А потом просто перебивался — то одно, то другое. Нигде не оседал надолго. И никакого стоящего дела мне больше не попадалось… — Он раскупорил бутылку, отхлебнул и отдал Хэнку, похвалив: — Знатное пойло…
Хэнк тоже отхлебнул и опустился рядом с Верджем, а бутылку поставил на подножку.
— У меня, ты помнишь, был «Максвелл», — сказал Вердж, — но я его, кажется, тоже пропил. Или поставил где-то и забыл. Искал где только можно, но не нашел…
— Не нужен тебе «Максвелл», Вердж, — произнес Хэнк. — У меня же есть модель «Т»…
— Черт, как тут одиноко, — сказал Вердж. — Тебе не кажется, что тут одиноко?
— Кажется. Послушай, выпей еще малость. Потом решим, что нам делать.
— Что толку здесь сидеть? — сказал Вердж. — Надо было уехать вместе со всеми.
— Лучше посмотрим, сколько у нас бензина, — предложил Хэнк. — А то я понятия не имею, что там в баке делается…
Привстав, он открыл переднюю дверцу и сунул руку под сиденье, где обычно держал бензомерный штырь. Нашел, отвинтил крышку бензобака, но надо было посветить, и он принялся шарить по карманам в поисках спичек.
— Эй, — окликнул его Вердж, — не вздумай чиркать спичками возле бака. Взорвешь нас обоих ко всем чертям. У меня в заднем кармане был фонарик. Если он, проклятый, еще работает…
Батареи сели, фонарик светил совсем слабо. Хэнк опустил штырь в бак до упора, отметив пальцем точку, где заканчивается горловина. Когда он вытащил бензомер, штырь оказался влажным чуть не до самой этой точки.
— Смотри-ка, почти полный, — заметил Вердж. — Ты когда заправлялся в последний раз?
— А я вообще не заправлялся.
На старину Верджа это произвело впечатление.
— Кто бы мог подумать. Выходит, твоя жестянка почти ничего не ест…
Хэнк навинтил крышку на бензобак, и они вновь, присев на подножку, сделали по глотку.
— Сдается мне, я уже давненько один, — сказал Вердж. — Что б я ни делал, мне темно и одиноко. А тебе, Хэнк?
— Мне тоже одиноко, — произнес Хэнк. — С тех самых пор, как Баунс состарился и подох у меня на руках. Я же так и не женился. Все как-то не получалось. Баунс и я, мы повсюду бывали вместе. Он провожал меня в бар к Брэду и устраивался под столом, а когда Брэд выгонял нас, провожал меня домой…
— Что проку, — сказал Вердж, — сидеть тут и плакаться? Давай еще по глотку, а потом я, так и быть, помогу тебе завестись, крутану рукоятку, и Поедем куда-нибудь…
— Рукоятку даже трогать не надо, — ответил Хэнк. — Просто залезешь в машину, и она заведется сама собой.
— Ну, черт тебя побрал, — сказал Вердж. — Ты, видно, изрядно с ней повозился.
Они сделал по глотку и залезли в модель «Т» — она сразу же завелась и вырулила со стоянки, направляясь к дороге.
— Куда бы нам поехать? — спросил Вердж. — У тебя есть на примете какое-нибудь местечко?
— Нет у меня ничего на примете, — ответил Хэнк.
— Пусть машина везет, куда хочет. Она сама разберется.
Подняв с сиденья саксофон, Вердж поинтересовался:
— А эта штука откуда? Что-то я не припомню, чтоб ты умел дудеть в саксофон…
— А я никогда раньше и не умел, — ответил Хэнк.
Он принес сакс от Верджа и поднес мундштук к губам, и сакс мучительно застонал, и зажурчал беззаботно.
— Черт побери, — воскликнул Вердж. — У тебя здорово получается!
Модель «Т» весело прыгала по дороге, крылья хлопали, ветровое стекло дребезжало, а катушки магнето, навешенные на приборный щиток, звякали, щелкали и стрекотали. А Хэнк знай себе дул в саксофон, и тот отзывался музыкой, громкой и чистой. Вспугнутые ночные птицы издавали резкие протестующие звуки и падали вниз, стремительно врываясь в узкую полосу света фар.
Модель «Т» опять выбралась из долины и, лязгая, взобралась на холмы. И опять побежала по гребню, по узкой пыльной дороге под луной, меж близких пастбищных оград, за которыми маячили, провожая машину тусклыми глазами, сонные коровы.
— Черт меня побери, — воскликнул Вердж, — ну просто все как встарь! Мы с тобой вместе, вдвоем, не считая Луны. Что с нами стряслось, Хэнк? Где мы дали промашку? Мы снова вдвоем, как было давным-давно. А куда делись годы в середине? Зачем они были нужны, эти годы в середине?
Хэнк ничего не ответил. Он продолжал дуть в саксофон.
— Разве мы просили слишком много? — продолжал Вердж. — Мы были счастливы тем, что имели. Мы не требовали перемен. Но старые друзья отошли от нас. Они переженились, нашли себе постоянную работу, а кто-то даже пробился на важный пост. Это самое неприятное, когда кто-то сумел пробиться на важный пост. Нас выбросили за борт. Нас двоих, тебя и меня, тех, кто не хотел перемен. Может, мы цеплялись за молодость? Нет, не только. Тут было и что-то другое, за что мы цеплялись. Наверное, просто за время, совпавшее с нашей молодостью. Каким-то образом мы и сами сознавали, что дело не только в молодости. И были, конечно, правы. Так хорошо не бывало больше никогда…
Модель «Т» скатилась с гребня и нырнула на долгий крутой спуск, и тут они увидели впереди внизу широкую многополосную автостраду, всю испещренную огоньками движущихся машин.
— Мы выезжаем на большое шоссе, Хэнк, — сказал Вердж. — Может, стоит свернуть в сторонку и не связываться? Твоя модель «Т» — славная старушка, лучшая из своих ровесниц, слов нет, но уж больно резвое там движение…
— Я же ничего не могу сделать, — ответил Хэнк. — Я ею не управляю. Она сама по себе. Сама решает, чего ей надо.