Журнал «Если», 1994 № 04
Шрифт:
— Им просто не разрешили. По новому закону допускаются только гомбарийские игры.
Когда тюремщик удалился, Тейлор растянулся на нарах, мечтая о тихой, спокойной ночи. Какая сегодня дата по земному календарю? Сколько времени он провел в тюрьме? И сколько еще осталось до того момента, когда он утратит контроль над собой и сойдет с ума? Что с ним сделают, если в безумии он не сможет продолжать игру? Много раз в мечтах Тейлор строил планы побега, но на деле в них не было никакого проку. Ну допустим, он как-нибудь выбрался бы из тюрьмы, невзирая на решетки, железные двери, запоры и вооруженную стражу. И что с того? Куда ни сунься, у него столько же шансов остаться незамеченным, как у кенгуру
И он играл. День за днем, с двумя перерывами на еду. На трехсотый день он вынужден был признать, что ощущает себя тряпкой, побитой молью. На четырехсотый он играл со стойким убеждением, что занимается этим по крайней мере пять лет и будет заниматься до конца жизни. Четыреста двадцатый день ничем не отличался от других, кроме того, что был последним. Но Тейлор этого не знал.
На рассвете четыреста двадцать первого дня за ним никто не пришел. Прошло два часа — никаких известий. Может быть, они решили сломить его, применив тактику кошки, играющей с мышью? Не трогать, когда он ждет вызова, и вызывать, когда он совсем того не ожидает? Этакий психологический эквивалент пытки капающей водой. Наконец в коридоре появился надзиратель, и Тейлор бросился к решетке с вопросом. Тот ничего не знал и был удивлен не меньше узника.
Принесли обед. Тейлор дожевывал последний кусок, когда по коридору прогромыхал полувзвод гвардейцев, возглавляемый офицером. Они открыли камеру и сняли с него оковы. Это было уже кое-что! Сначала он позволил себе роскошь потянуться всем телом, затем засыпал пришедших вопросами, на которые не получил ответов. Вся компания смотрела на него с отвращением, словно он покусился на рубин во лбу местного золотого божка.
Его долго вели по коридорам и наконец вывели во двор. Посредине стояли шесть коротких стальных столбов, каждый с отверстием в верхней части и потрепанной циновкой — для коленопреклонения — у основания. Печатая шаг, гвардейцы направились прямо к ним. Тейлор ощутил, как его желудок перевернулся и подкатил к горлу. Полувзвод промаршировал мимо, направляясь к дальним воротам. Желудок вернулся на свое место и благодарно притих.
За воротами ожидал армейский бронетранспортер, который тронулся с места сразу же, как только все погрузились, и окраинными улицами вывез их из города к космопорту, Тейлора вывели; конвоиры построились вокруг него. Все вместе они промаршировали через контрольный пункт прямо на взлетно-посадочное поле и там остановились. На поле, примерно полумилей дальше, стоял террианский корабль.
Для боевого корабля он был слишком невелик, для разведчика — недостаточно строен и изящен.
Разглядывая его с неподдельным восхищением, Тейлор решил, что это, должно быть, спасательный бот космокрейсера. Ему хотелось пуститься в пляс, распевая во все горло, хотелось бежать к кораблю, сломя голову, но гвардейцы окружили его тесным кольцом, не давая сдвинуться с места. Так прошло четыре часа. Наконец послышался характерный визг раздираемого воздуха, из небес выскользнул еще один бот и опустился рядом со своим двойником. Из люка начали спускаться какие-то фигуры, большей частью гомбарийцы. Конвоир пихнул Тейлора в спину, предлагая двигаться вперед.
Кажется, на полпути состоялось что-то вроде официальной процедуры обмена. Мимо Тейлора, направляясь туда, откуда он пришел, проследовала цепочка мрачных гомбарийцев. На лицах тех, что щеголяли пышными воинскими атрибутами, застыла злоба генералов, разжалованных в полковники. Среди штатских Тейлор заметил Боркора и приветствовал старого знакомца энергичным шевелением ушей.
Потом
— …Сели, захватили два десятка местных и смылись с ними в пространство… пришлось объясняться знаками… к величайшему изумлению, вы еще живы… одного отпустили с предложением обмена. Девятнадцать гомбарийских задниц за одного землянина — более чем честная сделка, не так ли?
— Да, конечно, — сказал Тейлор, впитывая глазами каждое пятнышко на переборках.
— Чуть терпения — и мы на «Громовержце»… «Маклин» не смог вылететь из-за свары в секторе Сигни… на предельной скорости… раньше никак не могли. Лейтенант на мгновение умолк, глядя на него с уважением и симпатией. — Через несколько часов вы будете на пути домой. Хотите перекусить?
— Нет, спасибо. Вот уж голодом меня там не морили.
— Рюмочку?
— Спасибо, позже. Лейтенант чуть огорчился.
— Тогда, может быть, перекинемся в картишки? Тейлор просунул палец за воротник и оттянул его.
— Мне очень жаль, но с некоторых пор у меня аллергия на игры.
— О, это пройдет!
— Скорее меня повесят, — сказал Тейлор.
Перевела с английского Людмила ЩЕКОТОВА
Йохан Хейзинга
НОМО LUDENS
Игра, по мнению редакции журнала «Если», есть величайшее изобретение человечества, и мы не раз публиковали материалы, посвященные этому древнему и увлекательному занятию. Сегодня мы с удовольствием представляем читателям нашего союзника, выдающегося голландского философа и историка, чей труд «Человек играющий» стал настольной книгой ученых, занимающихся проблематикой игры как части мировой культуры.
Книга Й. Хейзинги вышла в 1938 году, незадолго до начала войны, и стала апологией оптимизма, противостоящей «истерической взвинченности», наступлению разрушительных сил.
Литературный компендиум этой работы — жанр, неоднократно появлявшийся на страницах нашего журнала — подготовила Наталия Сафронова.
Когда мы, люди, оказались не столь разумными, как наивно внушал нам светлый XVIII век, для наименования нашего вида рядом с Homo sapiens поставили еще Homo faber — человек-созидатель. Второй термин был менее удачен, ибо созидателями можно назвать и некоторых животных. Что справедливо для созидания, справедливо и для игры: многие животные любят играть. Все же мне представляется, что Homo ludens, человек играющий, выражает такую же существенную функцию, как человек созидающий, и должен занять свое место рядом с Homo faber.
С давних пор шел я все определеннее к убеждению, что человеческая культура возникает и развертывается в игре и как игра. Игра старше культуры. Психология и физиология давно занимаются наблюдением, описанием и объяснением игры животных, детей и взрослых. Они пытаются установить природу и значение игры и отвести игре подобающее место в плане бытия. Они ставят вопрос: почему и для чего происходит игра? Я воздерживаюсь от психологической интерпретации игры, как бы важна она ни была. Цель этого сочинения — показать, что правомерность обзора всей человеческой культуры sub specie ludi (под знаком игры) есть нечто большее, чем просто риторическое сравнение. Великие движущие силы культурной жизни уходят корнями в почву игрового действия. Сама по себе мысль эта не нова: каждый поэт сравнивал мир с театром, где всякий играет свою роль. Нам предстоит открыть игру в ее подлинном, чистом виде как основание и фактор культуры в целом.