Журнал «Если», 1995 № 05
Шрифт:
Социальные, психологические мотивы остановили наше внимание в высказывании Фионы. Болезнь обостряет, выносит на поверхность то, что спрятано у здоровых. Мы имеем в виду характер секса, отношение к нему сейчас в обществе потребления. За гордостью «завоевателя» стоит высокий статус «сексуальной деятельности» в общественном мнении, как бы спортивно-соревновательный ее характер. Благом почитается получение наибольшей выгоды при наименьших затратах. Процитируем тут нашего замечательного гуманитария-культуролога Ю. М. Лотмана: человек «все больше хочет получить важнейшие ценности по самой дешевой цене». Счастье понимается как успех, причем любовный успех нередко становится средством самоутверждения, получения очков в неких играх самолюбия, а то и средством подавления (возможного соперника или партнера).
Всеобъемлющий техницизм общества нередко придает сексуальной жизни экспериментально-манипуляционный характер, и в этих случаях партнеры могут быть не чужды плану, навыку, расчету и счету. Соединение двух в ряде случаев превращается в идеально удавшуюся сделку. А значимость престижа предполагает, что всякая удача вытаскивается на сцену, на обозрение — чтобы оценена была как следует.
Изменения, вносимые в жизнь рынком, урбанизацией, уравнивание женщин в занятиях с мужчиной, их маскулинизация в какой-то степени обернулись в области секса опрощением отношений полов, ростом самостоятельности женщин, повышением их сексуальных требований. С одной стороны, это обогатило интимную сферу жизни, расцветило ее новыми красками. С другой — сделало предмет вожделения более доступным, сняло ранее неодолимые табу, растворило очарование робости и тайны. Таким, кстати сказать, секс часто показывается на экране, нередко прославляющем «героические» мужские потенции крутых парней и дионисийскую безудержность женщин.
Было бы, однако, односторонним утверждать, что секс-де лишь пронизал культуру Запада. В свою очередь сама культура повлияла на интимную жизнь в лучшую сторону, сообщив ей свои этические и эстетические критерии. Больше места в интимной жизни стали занимать эротические фантазии, расширился диапазон приемлемости ласк, разных форм сексуального поведения. То, что раньше считалось ненормальностью, «моральным безумием» и преследовалось по закону, стало вариантом обычной половой жизни. Секс дарит человеку богатый мир чувственного наслаждения. Он, по словам философа и сексолога И. С. Кона, стал сильнейшим «средством коммуникации, когда сексуальная близость выступает как момент или средство психологической личностной интимности, выхода из одиночества, слияния двоих в единое целое». Этот самый сложный вид сексуальных отношений предполагает высочайшую степень индивидуальной избирательности. раскрепощение половых взаимоотношений происходило постепенно, по мере изменения общества и, соответственно, психологии, но сугубое внимание к этой сфере обычно связывают с именем 3. Фрейда. В начале века он занимался лечением неврозов у представителей среднего класса, интеллигенции и результаты своих исследований перенес потом на мир людей вообще. Его заслуга — открытие значения человеческого «подполья», бессознательного, основное содержание которого, по Фрейду, — сексуальное, инстинктивные желания, запретные страсти и побуждения. Мощное давление внешних и внутренних запретов на это глубинное, неосознаваемое содержание психики искажает психический мир, делает человека нервнобольным. Задача лечащего в том, чтобы вытащить на свет сознания, назвать, как бы легализовать демонов «подполья».
Любопытно, что личность самого Фрейда была полем противоборства разных, им самим исследованных сил. Ему приходилось побеждать свои чувственные порывы. Верный муж, любящий отец шестерых детей, он, как рассказывают его биографы, запретил себе ответить на внезапно вспыхнувшее чувство пациентки. Открыв темную магму бессознательного и показав угрозу со стороны подпольного «оно» для сознательного «я» и верховного контролера «сверх-я», Фрейд все-таки говорил, что «в конечном итоге ничто не может противостоять разуму».
Психология и литература получила из его рук богатую, многосложную картину человеческой личности, в которой социальные влияния постоянно борются с инстинктивными началами. Исход этой драматической внутренней борьбы в каждом отдельном случае предсказать трудно. Можно привести множество примеров сокрушительной силы страстей, способных побороть развитую и глубоко сознательную личность. Вспомним поэта: «Сними ладонь с моей груди, мы провода под током. Друг к другу вновь, того гляди, нас бросит ненароком». Это пример высокой страсти. Но и в повседневной жизни союз двух людей нередко основывается на всесильном влечении, не нуждающемся ни в каких оправданиях и объяснениях.
Страсть может иногда перехлестывать за границы нравственных установлений общества. Герой набоковской «Лолиты» испытывал неодолимое и трагическое по существу влечение к нимфетке. Нельзя не видеть, что страсть Гумберта, подпадающая под статью уголовного кодекса, является сплавом чувственности и огромной душевной тоски, она толкает его к поистине самоотверженным поступкам, очищающим героя.
Говоря о «свойствах страсти», коснемся с должным благоговением и любви Достоевского к Аполлинарии Сусловой. В этой женщине были черты демонизма и жестокости. Он готов был терпеть унижения и острые страдания, которые приносили ему отношения с Сусловой. И тем не менее его мощный дух не мог побороть эту, как сказал бы нынешний аналитик, иррациональную страсть.
И, напротив, современная жизнь дает массу примеров того, как фрейдовское «сверх-я» (совесть, требование среды) коверкает целостное человеческое чувство. Мало ли мы знаем случаев несчастливых брачных союзов, заключенных под давлением именно этой силы.
Воплощение идей вели кого ученого и врача не обошлось без крайностей и перекосов. У нас, например, Фрейд попал в немилость и десятилетиями находился в числе авторов запрещенных. Сам Фрейд, упорно державшийся своей идеи о сексуальных праосновах психики, со временем внес в нее коррективы, а многие его ученики выдвигали на место исходных другие силы и начала.
Влияние фрейдизма сейчас почти необозримо. В нынешнем мире по мере распространения этой теории ее неизбежно коснулись вульгаризация и разложение. «Исповедание» фрейдизма нередко стало означать любование демоническими силами плоти.
Наше, отечественное «сексуальное освобождение», обязанное в немалой степени влиянию западной культуры и жизни, отличается отставанием во времени и какой-то окраской беспредела. У нас вообще, по гражданской невоспитанности, свободу частенько воспринимают как распущенность. Бескультурье ясно просматривается и в области «свободного секса». Авторы многих фильмов последних лет соревнуются в «дерзости» и «раскованности», а между тем пафос свободы, сбрасывания ярма фарисейства и лжи заменяется в них пафосом «сбрасывания всех и всяческих штанов». Иные срывают уже не штаны, а живую кожу, плоть трепещущую. Про некоторые спектакли и фильмы последних лет можно сказать словами двух подростков, вышедших после сеанса кино: «Чернуха с порнухой». — «Не понравилось?» — «Уже не колышет. Спокуха». На самом-то деле не такая уж «спокуха» (спокойствие). Зритель отвыкает от стыдливости, милосердия, от простой человеческой нормы, перестает оскорбляться безобразием.
Если в лучших «перестроечных» фильмах откровенность некоторых сцен оправдывалась, поскольку работала на общий замысел, как, например, в «Маленькой Вере» Пичула, то в рядовых киноподелках пристрастие к показу «физиологизмов» просто мешает уловить смысл, а то и подменяет его. Развертывается показ любовных отношений, в которых любовного и нет совсем — «ни соку, ни проку», как простодушно характеризовала случайные соития одна из героинь Ю. Трифонова.
На сцене секс-игру, не отягощенную психологической нагрузкой, представляют как легкую радость, а между тем подобная ситуация «в старину» влекла бы за собой драму, раскаяние, месть, бурю чувств. Сейчас это просто «телоконтакт». Уместно будет вспомнить русского философа первой половины нашего века Н. Бердяева, предупреждавшего об опасностях уже тогда ширившейся «ломки догматических рамок» (как это называлось), о роковых последствиях освобождения от всего «ветхозаветного»…
Естественно, нельзя игнорировать то, что именно лживость, замороженность советской жизни, в которой, как известно, «секса не было», породила размах отката, отказа от фальшивой «чистоты». Нельзя сбросить со счетов как плюс половой ликбез. Хорошо, что у нас все меньше перепуганных своими пубертатными бурями подростков и мы избавлены от профсоюзных обсуждений «аморалок». Но нельзя не видеть и того, как много абортирующих беременность учениц средней школы, брошенных молодыми матерями новорожденных, откровенных мечтаний девушек о карьере валютной проститутки. Во всех слоях общества процветает сквернословие; иной мэтр культуры, чтобы быть современным и раскованным, с экрана старается сказануть что-либо скабрезное. Исчезают традиционный этикет ухаживания, романтические жесты влюбленности, редуцируются истории сближения двоих.