Журнал «Если», 1996 № 03
Шрифт:
Томас Диш
ЕГО ПЛЕМЯ
Я не человек и не волк, а потому считаю, что мне более, нежели кому бы то ни было, пристало говорить об Аресе Пеладжайне. Сама обладая двойственной природой, я могу относиться к своему герою с сочувствием и пониманием, чего трудно было бы ожидать от человека. Кроме того, я знала Ареса — и того, и другого — лучше прочих, и одного этого уже вполне достаточно.
Меня зовут Дафна. Имя, разумеется, ненастоящее. Нынешняя привычка открывать свое истинное имя первому встречному кажется мне весьма
Средний читатель может испытывать некоторое предубеждение против гамадриады, выступающей в роли литератора, ожидая от повествования чрезмерной сентиментальности, непоследовательности и перегруженности разными небылицами. Когда-то подобное мнение могло иметь основания, но перенесение стольких из нас на английскую почву в эпоху Возрождения немало способствовало повышению интеллектуального уровня лесных нимф. Зима в Англии просто невыносима, если не скрашивать жизнь чтением.
13
Гамадриада — в греческой мифологии нимфа дерева. Отличается от дриады тем, что рождается вместе с деревом и гибнет вместе с ним (Здесь и далее прим перев.)
Впрочем, вступление слишком затянулось. Позвольте мне, наконец, поведать вам историю Ареса.
Он родился в Сочельник (как вы, наверное, могли догадаться сами, если хоть немного разбираетесь в подобных вещах) в семье Джорджа и Лидии Пеладжайнов, чей домик, расположенный в уютной лощине, был всегда доступен для моего взора. Джордж служил егерем в поместье лорда Эдмунда Гамильтона, и юный Арес мог надеяться преуспеть на том же поприще, ибо все это происходило в те времена, когда должность отца составляла часть наследства.
Арес рос здоровым, крепким и резвым ребенком, а его любовь к природе была сродни пантеизму. Отец обожал Ареса и восхищался им не меньше, чем я, а мать, как и положено матери, его холила и: лелеяла. Помню весенний день, когда Аресу было шесть лет: он сидел в узорчатой тени моих едва распустившихся ветвей и играл на самодельной свирели. Я страстно люблю музыку, а мальчик; играл так хорошо, что, должна признаться, мне! пришло в голову наложить на него заклятие. С тех пор он приходил каждый день, если позволяла погода, и играл для меня свои песни. Я с нетерпением ожидала его совершеннолетия — мне ведь так давно не приходилось являться человеку.
Однако изображать Ареса, хотя бы и в шестилетнем возрасте, невинным ребенком, эдаким розовощеким ангелочком, резвящимся на хорах какой-нибудь барочной церкви, означало бы вводить читателя в заблуждение. Он был настоящим зверьком, безжалостным к другим зверькам — лягушкам и змеям — и как никто другой умел ставить силки на белок и кроликов и даже выслеживать оленей, пасшихся в угодьях лорда Эдмунда, хотя ему еще не позволяли брать в лес ружье. Невозможно сосчитать, сколько дроздов и малиновок упало на землю с моих ветвей — несчастные жертвы меткой рогатки маленького Ареса. Воистину, он был сыном своего отца.
И все же — не совсем. Я уверена, что Джордж Пеладжайн пришел бы в ужас, доведись ему увидать то, что видела я: как-то раз Арес склонился над трепещущим телом пойманного силками кролика и вдруг вонзил свои молочные зубки в его горло, от чего сразу прервался жалобный крик. Это зрелище всколыхнуло древнюю память, гнездящуюся в самой сердцевине моего ствола. Вот она — бьющая через край жизненная сила юного язычника, подумала я тогда с одобрением.
На следующий год выпало столь редко случающееся совпадение семи- и девятигодичного циклов, которое неизменно и торжественно отмечалось в дни моей юности. Именно тогда приносили Священную жертву, совершая ритуальное убийство Царя. Теперь времена переменились. Правда, в 1710 году, когда снова совпали магические циклы, в Кентерберийском соборе был убит Томас Беккет [14] , но с тех пор о древнем обычае больше не вспоминали. Но хотя человек уже давно перестал чтить законы магии, Природа ими не пренебрегает. Так вот, в тот год, в ночь на Великую пятницу, Арес Пеладжайн превратился в волка.
14
Томас Беккет — лорд-канцлер Англии, позже архиепископ Кентерберийский. Убит в Кентерберийском соборе по приказу Генриха II.
Он возвращался домой со службы в деревенской церкви по тропинке, огибавшей подножие моего холма, осторожно ступая по мокрой глине, перемешанной с талым снегом. Я видела, как мальчик упал на четвереньки и решила, что он поскользнулся. Некоторое время он, казалось, не делал никаких попыток подняться и просто беспомощно барахтался в грязи. Потом я вдруг поняла, что передо мной уже не Арес, а волчонок, запутавшийся в зимней одежде. Наконец ему удалось разорвать зубами куртку, и он, пыхтя и фыркая, полез по холму прямо ко мне. Поняв, что маленький Арес оборотень, я испытала жгучее разочарование. В самом деле, гамадриада имеет законное право открыться человеку. Но вервольфу? Об этом не может быть и речи. Вервольфу надлежит знаться с людьми или с волками, но уж никак не с другими существами двойной природы.
Волчонок скрылся из виду, а я вернулась к прерванному чтению — томику Гиббона, который подался мне на глаза в усадьбе лорда Эдмунда в один из тех немногих за последние несколько лет случаев, когда я позволила себе небольшую прогулку, причем в виде всего-навсего бесплотного призрака. Но мне никак не удавалось сосредоточиться, ибо мысли мои непрестанно возвращались к человеческому детенышу, который только что стал волчонком.
После того как моя вполне понятная досада прошла, я стала относиться к новому Аресу более благосклонно: ведь он остался Аресом, хотя и принял другое обличье. В Англии почти не осталось волков — за все предыдущее столетие мне удалось повстречать всего двух, но, по моему мнению, Арес был столь же удачным волчонком, как и ребенком — здоровым, сильным и храбрым. Правда, теперь его лицо не окрашивал яркий румянец, зато шкурка лоснилась и блестела. Он в мгновение ока покончил с кроликом, которого поймал, закопал кости под моими корнями (эти кости давно истлели) и завел неокрепшим щенячьим голосом одну из волчьих песен. Я почувствовала безмерную жалость. Как мальчик он еще мог бы быть счастлив (насколько вообще может быть счастлив ребенок в Англии), но как волчонок… Я боялась, что его не ждет ничего, кроме одиночества и страданий.
На закате дня в Великую пятницу нагой и дрожащий от холода Арес-мальчик проснулся. Он лежал, свернувшись клубком у подножия моего ствола. В ту же минуту из домика в лощине вышел его отец и начал взбираться на холм, тревожно выкликая имя сына. Я невольно нарушила молчание, которое всегда хранила в присутствии Ареса: «Твоя одежда на тропинке у березы. Поторопись!» Он был слишком испуган, чтобы удивиться (хотя, по правде говоря, в этом и нет ничего удивительного: лишь безнадежно низменные души не способны слышать голоса деревьев), и последовал моему совету. Когда отец подошел, он уже оделся, хотя еще дрожал, но одежда была перепачкана глиной и разорвана чуть ли не в клочья. Несомненно, его постигло суровое наказание, но в Святое воскресенье мне довелось лицезреть все семейство — Джорджа, Лидию (в новой и, на мой взгляд, довольно безвкусной шляпке) и Ареса, направлявшихся на праздничное богослужение. Я лениво подумала: «Интересно, что за историю преподнес Арес родителям?» Но гораздо больше меня интересовало, что сам он подумал о случившемся. О, в тот день я размышляла о многом — в воскресенье можно умереть со скуки, если вы не христианин.
Очевидно, Арес все понял, ибо он с природной детской изворотливостью стал избегать всевозможных неприятных последствий своей ликантропии [15] (мерзкое слово, но английский так беден в отношении терминов, обозначающих сверхъестественное. Подумать только! Ликантропия! Звучит совсем как название болезни. А вот слово «гамадриада» мне всегда нравилось). Когда наступало полнолуние, Арес нагишом выскакивал из окна родительского дома и мчался в лес, откуда выходил уже в волчьем облике. Поймав добычу, он всегда нес ее ко мне. Мальчик ли, волчонок ли, охотником он был отменным, и потому почти все ночи в полнолуние мы проводили вместе: я шелестела листьями, а Арес по-детски подвывал на луну, от которой, задумайся он как следует, мог ожидать одних неприятностей.
15
Ликантропия — волшебное превращение человека в волка или другого дикого зверя