Журнал «Если», 1997 № 02
Шрифт:
Сквозь дрему донеслись мысли матери о том, что ожидается приход гостей: все будут смотреть телевизор.
Ему нравились собрания у телевизора. Тетя Эми всегда была любительницей посидеть перед экраном, и однажды он, решив ей помочь, сделал так, чтобы пришли гости; но потом они пожелали уйти, и тетя Эми испытала разочарование. Он покарал их за это, и теперь гости сидели до полуночи.
Ему нравилось владеть всеобщим вниманием.
Отец Энтони вернулся домой в половине седьмого — усталый, грязный, в крови. Он провел день с другими мужчинами на пастбище Дана, где они выбирали
Он поцеловал жену в щеку, уселся в кухне за стол и с улыбкой спросил:
— Где Энтони?
— Где-то здесь, — был ответ.
Тетя Эми стояла у дровяной печи, помешивая в котле горох. Мать открыла духовку и помешала свое жаркое.
— День был ОТЛИЧНЫЙ, — механически отчеканил отец и, окинув взглядом миску и хлебницу, мечтательно произнес: — Я бы один слопал целую буханку, так проголодался!
— Никто не проболтался Дэну Холлису про его день рождения? — спросила жена.
— Никто. Все словно проглотили языки.
— Мы приготовили для него сюрприз.
— Вот как! Какой же?
— Ты знаешь, как Дэн любит музыку. Так вот, на прошлой неделе Телма Данн раскопала у себя на чердаке пластинку.
— Не может быть!
— Представь себе. Что, разве не отличный сюрприз?
— Еще какой! Надо же, пластинка… Вот это находка! Интересно, что на ней?
— Перри Комо «Ты — мое солнышко».
— Вот это да! Моя любимая мелодия! — Увидев на столе сырую морковь, отец взял одну, потер о свою рубаху и откусил. — Как же Телму угораздило на нее наткнуться?
— Случайно. Рылась на чердаке — и на тебе.
— М-м… — Он с хрустом грыз морковь. — Ты помнишь, у кого сейчас картина, которую мы нашли? Она мне приглянулась: кораблик под парусами…
— У Смитов. На следующей неделе она перейдет к Сипикам, а те отдадут Смитам старую музыкальную шкатулку Макинтайра. Мы же дадим Сипикам… — И она продолжила перечень предметов, которыми женщины обменяются в воскресенье в церкви.
Он кивнул.
— Как я погляжу, эта картина еще долго к нам не вернется. Слушай, как бы заполучить обратно от Рейли детектив? На той неделе, когда он был у нас, я так закрутился, что не успел дочитать…
— Попробую, — неуверенно ответила жена. — Знаешь, что я прослышала? Ван-Хузены нашли у себя на чердаке стереоскоп и утаили его. — В ее голосе послышалось подобие осуждения. — Уже два месяца держат его у себя и помалкивают.
— Надо же! — заинтересовался отец. — Любопытно! Наверное, с уймой картинок?
— Должно быть… В воскресенье разузнаю. Хорошо бы его получить, только мы все еще в долгу перед Ван-Хузенами за их канарейку. Угораздило же ее издохнуть именно у нас! Теперь Бетти Ван-Хузен не знает удержу: даже намекает, что не прочь одолжить у нас пианино!
— В общем, дорогая, попробуй получить стереоскоп или что-нибудь еще, что тебе по вкусу.
Он догрыз невкусную, жесткую морковь. Энтони так по-хозяйски обращался с погодой, что никто не знал, что вырастет и какую форму будут иметь овощи. Оставалось только обильно сеять в надежде, что удастся продержаться очередной сезон. Однажды невероятно обильно уродилась пшеница: многие тонны зерна были свезены на окраину, где и сгнили. В разгар гниения задыхалась вся деревня.
— Ты ведь знаешь, — продолжал отец, — как здорово иметь в доме что-нибудь новенькое. Приятно думать, что на чердаках, в подвалах, в сараях хранится масса всего ненайденного. Такие вещи оказываются очень кстати. Правда, все это мало радует…
— Тсс! — Мать испуганно оглянулась.
— О! — Отец поспешно изобразил улыбку. — Все отлично! Новые вещи — это ХОРОШО. Просто великолепно иметь то, чего ты раньше не видел, или знать, что осчастливил другого, что-то ему подарив… Лучше не бывает.
— Просто замечательно! — поддержала его мать.
— Скоро новых вещей не останется, — сказала тетя Эми. — Все, что можно найти, мы уже нашли. Вот беда-то будет…
— ЭМИ!
— В общем, — в тетиных бесцветных глазах не было никакого выражения, что свидетельствовало о новом приступе рассеянности, — это будет не жизнь, а мука — без новых-то вещей…
— Не говори так! — произнесла мать, вся дрожа. — Тише, Эми!
— Все в порядке, — заверил обеих отец нарочито громко. — Прекрасный разговор! Все хорошо, дорогая, — разве ты не понимаешь? Что бы Эми ни говорила — все хорошо. Если ей что-то не нравится — это тоже хорошо. Все хорошо. Все должно быть только хорошо…
Мать Энтони дрожала от ужаса. Тетя Эми побледнела, осознав, несмотря на мутную пелену в голове, всю опасность ситуации. Иногда ей бывало трудно подбирать безопасные слова. Мало ли, что может произойти! Лучше ничего не произносить, даже не думать, потому что последствия могли оказаться ужасными — вдруг Энтони подслушает и решит что-то предпринять? Его действия были непредсказуемы.
Все должно быть хорошо. Даже если все плохо — все равно все хорошо. Все и всегда. Ибо любая перемена — только к худшему.
— Конечно, конечно, все хорошо! — пролепетала мать. — Говори, что тебе вздумается, Эми. Все понимают: что-то просто хорошо, а что-то еще лучше…
Тетя Эми в ужасе размешивала горох.
— Вот-вот… — проговорила она. — Только сейчас мне не хочется разговаривать. Это просто отлично, что у меня нет настроения болтать.
— Пойду умоюсь, — заключил отец с усталой улыбкой.
Гости стали собираться к восьми часам вечера. К этому времени мать и тетя Эми накрыли в столовой большой стол и приставили к нему два стола поменьше. Свечи горели, кресла ждали гостей, отец разжег камин.
Первыми прибыли Джон и Мэри Сипик. Джон явился в своем лучшем костюме, тщательно выбритый, с розовым лицом после целого дня, проведенного на пастбище Макинтайра. Костюм был тщательно отутюжен, однако локти и края рукавов протерлись почти до дыр. Старик Макинтайр конструировал ткацкий станок, пользуясь картинками в школьных учебниках, но пока что дело продвигалось туго. Макинтайр был способным человеком по части обработки древесины и обращения с инструментами, однако собрать ткацкий станок без железа оказалось непросто.