Журнал «Если», 1997 № 05
Шрифт:
Углубление в историю психоанализа, ставшего из клинического метода явлением универсальным, без которого нельзя представить вообще культуру XX века, дает какие-то ключи к отгадке. В России начала века, уже «беременной революцией», психоанализ был воспринят крайне активно, хотя и подвергся деформациям. Поначалу Фрейд оценивал вклад русских коллег в развитие направления как весьма незначительный. Однако второе пришествие психоанализа в Россию, связанное с революцией 1917 года, обещало стать триумфальным.
Одной из главных идей правящей верхушки страны была переделка человека, коренное изменение его природы. Автор уникального труда по истории психоанализа в России Александр Эткинд объясняет «привлекательность» учения Фрейда для большевиков присущим им культом сознания — ему Фрейд придавал большое значение
В 1922 году в России было создано Русское психоаналитическое общество, в учредительных документах которого психоанализ назван «методом изучения и воспитания человека», помогающий бороться с «примитивными асоциальными стремлениями личности». Как известно, борьба с примитивными стремлениями требовала порой изменения самой человеческой природы. Без этого не могло бы существовать тоталитарное — противоестественное, по Эткинду, — государство. Поэтому советский психоанализ был крайне политизирован и находился под непосредственным патронажем власти. Работы в этом направлении курировал непосредственно Лев Троцкий, романтик коммунизма, мечтавший о «переработке» всего человеческого рода в результате искусственного отбора и психофизической тренировки. Известно, что в Москве в 20-е годы действовал Государственный психоаналитический институт (на зависть самому Фрейду, направление которого подвергалось вполне нормальной критике, в том числе его учениками). А специально для детей высших партийных функционеров был открыт специализированный Психоаналитический детский дом — лаборатория «нового человека». Известно, что одним из воспитанников дома стал сын Сталина Василий.
Наверное, смесь фрейдизма с марксизмом оказалась довольно гремучей, если судить хотя бы по финалу спившегося Сталина-младшего. То, что получилось в результате создания «нового массового человека», известно. Похоже, оправдалось недоброе предвидение писателя Андрея Платонова, который писал в романе «Счастливая Москва» (он остался в рукописи): «Либо социализму удастся добраться во внутренность человека до последнего тайника и выпустить оттуда гной, скопленный каплями во всех веках, либо ничего нового не случится и каждый житель отойдет жить отдельно, бережно сохраняя в себе страшный тайник души».
Последние следы психоанализа теряются в середине 30-х годов, когда вышло постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» (психоанализ был положен в основу педологии). Основоположник науки о «новом массовом человеке» Арон Залкинд умер от инфаркта, не пережив осуждения своего детища. Можно счесть это своего рода карой, которая всегда настигает героев греческих трагедий. Ведь в свое время, «подправляя» Фрейда, доктор Залкинд писал: «Необходимо, чтобы коллектив тянул к себе больше, чем любовный партнер» и даже такое — «Укрепление диктатуры пролетариата вбивает — и навсегда — осиновый кол в могилу советского фрейдизма». Залкинд же был автором пародируемых впоследствии 12 заповедей половой жизни, что превышает число моисеевых и новозаветных. Трудно удержаться от цитирования последней: «Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов».
Насчет «осинового кола» мученик догмата оказался неправ. Начинается третье пришествие психоанализа в Россию. И вполне оправданы опасения относительно его дальнейшей судьбы при виде аналогий с пришествиями предыдущими. Снова — острый социальный заказ на создание еще одного нового, очищенного, человека. Снова — высочайший патронаж и заинтересованность власти. И это все на фоне торжества полузнания, под сенью которого высшие награды страны получают прорицатели и целители, пользующие первых лиц в государстве. Есть уже и нечто похожее на детский дом-лабораторию: например, известная коммуна доктора Столбуна, попасть в которую ребенку без соответствующей «родословной» невозможно. Какого «совершенного» человека примутся строить на этот раз, призвав на помощь психоанализ?
Только не волнуйтесь там, пожалуйста, господин Фрейд…
Последний
Течет по России река. Поверх реки плывет Бочкотара, поет.
Пониз реки плывут угри кольчатые, изумрудные, вьюны розовые, рыба камбала переливчатая.
Плывет Бочкотара в далекие моря, а путь ее бесконечен.
А в далеких морях на луговом острове ждет Бочкотару в росной траве ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК, веселый и спокойный.
Он ждет всегда.
Джеймс Шмиц
ВЕДЬМЫ КАРРЕСА
Глава первая
Эта история началась в тот вечер, когда прибывший на планету Порлумма из Республики Никкелдепейн капитан торгового космического корабля Посерт встретил первую из ведьм Карреса.
Видимо, то была просто шутка судьбы.
Настроение у капитана было прекрасное, он только что вышел из дорогого бара на булыжную мостовую одной из улочек, прилегавших к космопорту, и намеревался сразу возвратиться на свой корабль. И дело вовсе не в том, что он с кем-то поспорил, хотя несколько человек как всегда насмешливо заулыбались, стоило ему произнести вслух название своей планетной системы. Разумеется, капитан не удержался и заметил — весьма остроумно, кстати, — что куда более странным, чем Никкелдепейн, ему кажется название Порлумма.
После этих его слов уже многие в баре стали посматривать на него оскорбленно, а он все не унимался и продолжал вслух сравнивать ту блестящую и необычайно интересную роль, которую сыграл в истории человечества Никкелдепейн, с явно третьестепенной и весьма унылой ролью Порлуммы, планеты провинциальной и полузабытой.
В заключение он высказал самое искреннее нежелание, ежели что случится, оставлять свой труп на Порлумме.
Тут кто-то громко заметил — на имперском универсальном, — что в таком случае капитану лучше вообще не слишком задерживаться на этой планете. Но Посерт в ответ лишь вежливо улыбнулся, заплатил за выпивку и вышел.
Он совершенно не собирался ввязываться в сомнительные истории на столь отдаленной, практически маргинальной планете, жители которой до сих пор пребывали в наивной уверенности, что обязаны «стоять на страже» и действовать в соответствии с Уставом пограничных областей. Так что представители правоохранительных органов здесь всегда появлялись незамедлительно.
Итак, настроение у капитана Посерта было превосходное. Если не считать последних четырех месяцев его не такой уж долгой жизни, он никогда не чувствовал себя завзятым патриотом. Однако, в сравнении с большинством планет, входивших в состав Империи, Никкелдепейн теперь представлялся ему куда более привлекательным, несмотря на старомодность и консерватизм. Но самое главное — капитан возвращался домой вполне платежеспособным. То-то все удивятся!
Дома его ждала любящая и нежная Иллайла, юная мисс Онсвуд, прелестная дочь могущественного советника Онсвуда (уже год она была тайной невестой капитана).
Капитан улыбнулся и всмотрелся в темноту — по той ли улице идет. Осталось совсем немного, и он решительно двинулся дальше. Примерно через шесть часов полета он окажется за пределами Империи, на пути к Иллайле.
Да, она одна еще верила в него! После быстрого краха первого коммерческого предприятия капитана — фермы по выращиванию пушных миффелей, созданной благодаря занятой у советника Онсвуда крупной сумме, — будущее представлялось Посерту в весьма мрачном свете. Он вполне мог схлопотать десять лет принудительных работ за «умышленно халатное отношение к доверенным деньгам». Законы Никкелдепейна весьма строги в отношении несостоятельных должников.