Журнал «Если», 1999 № 08
Шрифт:
— А ну отдай! — вскричала Глюкки, вцепившись в ножницы. Она тоже была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые. И, разумеется, она была в красной кепке. Но куда же исчезли ее очки?
— Мерзавка, — мягко произнесла Шемиз. Я был шокирован. Я не знал, что она умеет говорить.
— Дрянь, — парировала Глюкки.
И тут — в буквальном смысле слова ниоткуда — в комнате возникла собака.
—
Собака-кот зашипел на нее.
— Сюда! — вскрикнула Глюкки. Втолкнув меня в кладовую, она, сделав выпад снизу вверх, воткнула ножницы в брюхо собаки. В брюхо кота. Разница невелика. Кровь брызнула во все стороны. Я оказался в просторной пустой комнате пирамидальной формы с белым полом и белыми стенами, которые вверху сходились в одной точке. В каждой из стен имелось по одному крохотному иллюминатору. Глюкки…
Глюкки нигде не было видно.
За иллюминаторами расстилалась белая пустота. Звезд — и тех не было. Дверей в комнате — тоже. Снизу доносились рычание и лай.
— Глюкки! Кот тебя стер! — взвыл я. Я понял, что ей конец. Испугался, что сейчас расплачусь. Но тут в полу комнаты распахнулся люк, и из него ногами вперед вылетела Глюкки. Со стороны это выглядело Странновато. Ее рука была забрызгана кровью. Она держала ножницы. Она была…
Она была нагая. Абсолютно.
— Я кота стерла! — торжествующе завопила Глюкки.
— Он все равно гонится за нами, — сказал я, так как снизу по-прежнему слышался отчаянный лай.
— Тьфу ты! Автодублируемый цикл, наверное, — пробурчала она.
Она была голая. Нагая. Раздетая. В чем мать родила. Совершенно обнаженная.
— Хватит на меня пялиться, — рявкнула Глюкки.
— Я над собой не властен, — ответил я.
Даже красная кепка — и та исчезла.
Она была нагая. Голая. На ней ровно ничего не было, ровно ничего. Подбежав к одному из четырех иллюминаторов, она начала поддевать раму кончиком ножниц.
— Там снаружи ничего нет, — сказал я.
Лай раздавался все громче. Люк был закрыт, но меня не оставляло предчувствие, что он распахнется, и из него полезут собаки. Или коты. И случится это очень скоро.
— Здесь оставаться нельзя! — отозвалась Глюкки и вновь положила руку мне на лоб. Ее прикосновение освежало. Мне оно понравилось. — Вмятина глубокая, но не слишком. Вполне возможно, что ты не убит. Просто оглушен.
— Он меня сильно стукнул! И вообще, я здесь заперт!
— Если ты еще жив, то надежда есть. Как только я уйду, они перезагрузят систему. И, скорее всего, ты просто проснешься с больной головой. И сможешь вернуться домой.
Лай слышался все ближе.
— Не хочу я домой.
— А как же твоя мать?
— Я оставил ей записку, — солгал я.
— А твои вещи?
— Закопал на газоне.
Она была нагая. Голая, если не считать прелестных очков. Ничем не прикрытые ягодицы, ничем не прикрытые груди. Даже красная кепка исчезла. В дырку едва влезала моя рука, но я протиснулся вслед за Глюкки, выставив вперед плечо. Лай больше не слышался, зато раздавались звуки, похожие на свист ветра. Я взял Глюкки за руку, и мы покатились. Мы катились. Я держал ее за руку, и мы катились по теплому, совершенно чистому снегу.
Я точно пробудился
— Где мы? — спросил я. — Я слышу лай котов.
— Это наши собаки, — ответила она.
— Собаки? — я встал, подошел к двери. Она была завешена колючим шерстяным одеялом. Отодвинув завесу, я увидел простирающуюся на много миль, засыпанную свежим снегом равнину, на дальнем краю которой виднелся ряд оплетенных лианами деревьев. Несколько собак серебристой масти справляли нужду у угла нашей хижины. Еще одна пыталась загрызть змею. Змея была длиннющая.
— Здесь все сходится в одной точке, — пояснила Глюкки. — Верхний зал, Северный Полюс, верхушки Амазонки.
— Верховья, — поправил я. — Куда делись твои очки?
— Они мне больше не нужны.
— А мне нравились…
— Тогда надену.
Я вновь забрался к ней под шкуры, торопясь выяснить, во что же она на сей раз одета. Я не в силах объяснить в доступных вам терминах, что именно на ней было. Но разве это важно?..
Перевела с английского Светлана СИЛАКОВА
Видеодром
Атлас
Дмитрий Караваев
Fantascienza? Un momento!
На вопрос, где делается кинофантастика, многие из нас (прежде всего те, кто появился на свет после «Терминатора») ответят коротко и безапелляционно: «В Америке».
Чтобы развеять это далеко не безосновательное заблуждение, мы открываем рубрику «Атлас», в которой будем рассказывать о традициях и шедеврах фантастического кино, созданного под разными национальными флагами, за пределами Голливуда.
Италия дала миру самую именитую когорту «аристократов экрана» — Феллини, Антониони, Пазолини, Висконти… Она же стала родиной «киноспагетти» — суррогатного жанрового кино: «спагетти-вестерна», «спагетти-хоррора»… Не обошлось и без «спагетти-фантастики».
На первый взгляд, почитать Италию за одного из лидеров европейской, а тем более мировой кинофантастики, не очень серьезно. На заре кинематографа здесь не было своего Мельеса, а в 20 — 30-е годы — своего Ф.Ланга, Ф.Мурнау или Р.Клера. Восхищаясь каскадами гротескных образов Феллини («8 1/2», «Джульетта и духи», «Город женщин») или ирреальным миром мифов Пазолини («Царь Эдип», «Медея», «Цветок тысяча и одной ночи»), мы все же должны признать, что, в отличие от некоторых корифеев авторского кино в других странах — Годара, Трюффо, Тарковского, Кубрика, итальянские маэстро к традиционной фантастике интереса совершенно не проявляли. «Мэйнстрим» или все те же пресловутые «спагетти» находками в смысле культовых фантастических героев (как, например, Джеймс Бонду англичан, Годзилла у японцев или Фантомас у французов) тоже вроде бы не блистали… Впрочем, стоп! Вот здесь-то и надо поставить не точку, а знак вопроса.