Журнал «Если», 2002 № 10
Шрифт:
— Ты подумай — мысленно! — с пьяной настойчивостью повторил я. — И тут же наказание! Ладно бы за поступок, но за намерения-то! Вот скажи мне как ме… милиционер программисту…
— Веб-дизайнеру, — с усмешкой поправил Пашка.
— Хорошо, веб-дизайнеру. Скажи, карает УПК за преступные намерения или нет?
— Нет, только за осуществление.
— Ни мыслей, ни фантазий, ни воспоминаний, — я подвел итог. — Так как же нам теперь жить?
— Честно, — ответил Пашка. — Живи настоящим. И цени
Я чуть не поперхнулся, пораженный глубиной высказывания. Вот уж от Пашки подобного не ожидал! Я, кстати, не рассказывал, как он подкладывал чистые листочки в середину дипломной работы — для придания объема? А как, играя в DOOM, вместо постоянного бессмертия каждую минуту брал с клавиатуры временное? Так, заявлял он, честнее… И этот человек будет учить меня жизни и честности?
Я возмущенно опустошил бутылку одним затяжным глотком и потянулся за следующей.
На кухне мы были одни. Лишь изредка в беседу пыталось вклиниться негромкое урчание холодильника. Отбрасывал мягкие тени приглушенный плетеным абажуром свет с потолка. На столе в двух блюдцах разместилась закуска — тонкие кружочки копченой колбасы и ноздреватые ломтики сыра. Бутылки с этикеткой «Клинское» выстроились в два ряда: на столе вдоль стены — полные, на полу вдоль плинтуса — пустые.
Кухня — идеальное место для обстоятельных мужских разговоров под пиво. А чем еще заняться нам, лишенным женского общества?
Маришка умчалась на работу на два часа раньше обычного. Чтобы прямо в студии послушать свежую «Кислую десятку».
«Так послушай здесь! — предложил я, кивнув на магнитолу. — Или собственную частоту забыла?»
«Что ты! — возразила она. — Слушать мало, это нужно видеть! Знаешь, как Антошка во время эфира лицом работает? Странно, что его до сих пор на ТВ не переманили».
А сразу после ухода Маришки пришел Пашка и бережно сгрузил на пол прихожей пару гремящих пакетов. Как нельзя кстати!
Я был благодарен ему. За пиво, за то, что выслушал меня без профессиональных своих штучек: не перебивал, не светил в глаза мощной лампой и не бил по лицу. Шучу…
Пашка слушал молча. С пониманием. И когда я завершил рассказ словами: «И тут, слава Богу, все закончилось», подвел под сказанным косую черту.
— Значит, и ты, Санек, — сказал он. — Сначала княжна, потом уборщица, писатель, теперь еще ты. Причем двое последних гарантированно не имели с так называемым толстым самаритянином никаких контактов, кроме аудио-визуальных. Так?
— Так, — согласился я и внес уточнение: — Только самаритянин не толстый, а добрый.
— Не уверен. Но эта загадочная личность привлекает меня все сильнее. Побеседовать бы с ним в частном порядке. Ребят из соседних ведомств привлекать пока не хочу: нет состава. Никто ведь, если разобраться, не пострадал. Вот ты — чувствуешь себя потерпевшим?
— Я? — Я прислушался к внутренним ощущениям. Приятное тепло изнутри распирало грудь, взгляд постепенно терял пристальность, движения стали плавными и расслабленными. — Кажется, нет.
— Ну вот. А подозрения ваши и домыслы звучат, ты извини, довольно дико. Человеку непосвященному их лучше не высказывать, не то быстро загремишь куда-нибудь в лечебно-оздоровительное. Кстати, обследовать бы тебя…
— Я и не высказываю. Только тебе.
— Зря вы вчера без меня в «Игровой» поехали. Стоило бы прижать этого бомжа-распространителя посильнее. Теперь-то он, если не полный идиот, снова там не скоро появится.
— Извини, не сообразил тебя позвать. Время поджимало, да и телефона под рукой не случилось. А разговаривать с ним, по-моему, бесполезно. Это как… — Я заглянул в бутылочное горлышко, подбирая близкое Пашке сравнение. — Все равно что после двух лет работы на Прологе пересесть на Си. Совсем другой язык. Настолько другой, что мозги плавятся.
— Любой язык при должном усердии можно развязать, — заметил Пашка и улыбнулся, показывая, что пошутил. — Я имел в виду, освоить. Подай-ка открывалку!
— Ты как назад поедешь? — спросил я.
— Быстро, — ответил он задумчиво.
— А гибэдэдэйцы?
— Не заметят, — отмахнулся Пашка, и от этого движения пара «бульков» пива ушла мимо кружки. И чего ему не пьется, как всем нормальным людям, из бутылки? — У меня тонированные стекла, — добавил он, глядя на растекающуюся по пластику стола пивную лужицу.
Не покидая табуретки, я снял с крючка над мойкой полотенце. Вот оно — одно из редких достоинств тесных кухонь: все всегда под рукой.
— А то, если хочешь, у меня оставайся.
— Спасибо. — Бешеный кролик хитро прищурился. — У меня сегодня по плану еще одно мероприятие.
— Тогда привет передавай. Я, правда, твое мероприятие в лицо не видел, но судя по голосу…
Пашка помотал головой, как заблудившийся муравей.
— И не увидишь. Знаем мы вас, тайных сластолюбцев! Ладно, не дуйся, познакомлю как-нибудь… Но в чем-то ты прав: всю жизнь за тонированными стеклами не проведешь.
— О чем ты?
— Да так, о своем, профессиональном. Обдумываю концепцию УЦК.
— Уголовно… — я попытался расшифровать.
— Уголовно-цветового кодекса. — Пашка возбужденно привстал на табуретке. — Ведь методы этого самаритянина, если пофантазировать, ты только представь, какую пользу они могли бы принести.
— Твоим коллегам?
— Не только! Всем добропорядочным гражданам. Что, если бы самаритянин прошелся по тюрьмам, где сидят рецидивисты, по колониям для несовершеннолетних…