Журнал «Если», 2003 № 05
Шрифт:
— Сьюзи, — сказала я себе, — воображение в твоей работе — ненужная роскошь.
И тут до меня донесся вой медицинского сканера, неразличимый для человеческих ушей. Если это Фрискел получает данные, мой розыгрыш будет напрочь испорчен. Но работающий сканер, по крайней мере, предполагал чье-то присутствие!
Я немного приободрилась и продолжала шагать по унылым и чрезвычайно смрадным коридорам.
Добравшись до двери, которая, по моим расчетам, была мне нужна, я совершенно по-идиотски обрадовалась, когда внутри
— Профессор Артаб? — осведомился приглушенный голос. — Это уже вы?
— ‘азумеется, — заверила я. По причинам, которые я объясню в свое время, мне не удается произносить букву «р».
На двери стояли электронные замки с дистанционным управлением. Можно было также нажать на широкую грязную сенсорную панель. Я нажала на панель — как всегда, рассеянно удивляясь количеству пальцев на собственной руке. Целых семь!
Я вытерла ладонь о свои ложные слаксы, ожидая, пока дверь скользнет вбок, и быстро переступила порог. Пришлось пригнуться, чтобы не удариться о притолоку.
Фрискел удерживал одной рукой стопку бумаги, другая рука была протянута для рукопожатия. При виде меня листы бумаги в испуге разлетелись.
Почему-то это вовсе не показалось мне смешным. А уж манера тыкать указательным пальцем мне в грудь была и вовсе неприятной.
Довольно молод… лет тридцати. Глубоко посаженные голубые глаза словно наползают на нос картошкой. Очевидно, он не нуждался в депиляции: на безволосых руках и голове красовались шрамы, одна бровь вообще отсутствовала. Он был пропитан ароматом станции, и запах этот напоминал горелую лимонную корку.
Наконец бумаги перестали летать по помещению. Фрискел немного опомнился.
— Вы профессор Артаб? — прохрипел он, убирая палец.
Я утвердительно кивнула.
В вазе на его столе, рядом с древним микротелефоном стоял алый цветок на блестящем зеленом стебле. В воздухе не было ни малейшего дуновения, и все же цветок покачивался.
— Иисусе, вы должны были предупредить… — Его толстые лапищи явно подрагивали. — Господи, меня чуть инфаркт не хватил!
Я разговаривала с этим человеком еженедельно, и его английский, сильно сдобренный местным выговором, все еще казался чарующе оригинальным.
Невинной душе даже обычный болт покажется оригинальным.
— Пвостите, — пробормотала я, нагибаясь, чтобы помочь собрать бумаги. — ‘азве в ‘азговове не упоминалось о том, что я гиб-видиум?
Мне было неловко признать, что моя маленькая шуточка была намеренной. Даже подкрасться сзади и завопить ему в самое ухо — и то было бы остроумнее. И еще одно унижение терзало меня: неспособность произнести «гибридиум».
— Упоминали? — воспрянул духом коммо. — Дьявол! И все же… учитывая обстоятельства, кто может лучше подойти для такой работы, чем принц Собранных?
— Может, я и из собванных, но уж точно не пвинц.
Фрискел был
— А где все остальные, Джовдж? Это место выглядит обиталищем пвизваков.
— Где-то здесь. Э… приношу глубочайшие извинения, но я вас не ждал. Потерял счет времени: боюсь, я старею и становлюсь забывчивым.
У него неожиданно сделался встревоженный вид.
— Ничего, все в повядке.
— Что же, перейдем к делу?
— С удовольствием.
«Дело» заключалось в просмотре груды бумаг. Именно бумаг! Фрискел заявил, что необходимы подлинные подписи.
Пока я заполняла все необходимые формы, он деликатно осведомился, из чего я была собрана. Я упомянула льва, лисицу, медведя, акулу… оставив «за кадром» наиболее интересных доноров.
— Я прожил здесь так долго, что почти забыл о некоторых земных достижениях. Ваши ноги… как это… получше выразиться… медвежьи лапы?
— Именно.
— Но вы начинали как человек?
Вопрос показался абсурдно оскорбительным.
— Кто же еще? Я и сейчас в основном человек, несмотвя на всю свою квасоту.
— Ну… что до меня, я люблю животных. Но сам бы вряд ли согласился стать зверем, особенно склепанным из разных кусков и обломков. Зачем вы сделали с собой такое?
Меня так и подмывало рассказать ему.
…Двенадцать лет назад я была ксеноботаником, нормальной женщиной, преподававшей в приличном университете, вела неплохую жизнь на землеподобной планете, называемой Раш. Имела любимых мужа и дочь.
Но «Файлира Корпорейшн», «поставщик лучших духов», пронюхала, что некий цветок — синий айрейл, растущий в экваториальных районах Раша — обладает ароматом, за который можно и умереть. «Файлира» обошлась без экологических исследований, за считанные дни получила разрешение на огромную квоту сбора, раздавая взятки и предъявляя фальшивые сертификаты. Было уничтожено так много полей синего айрейла, что наши огненные пчелы в отчаянных поисках нектара целыми стаями ринулись в города.
Я выжила. И едва выписавшись из больницы, приковыляла в ближайшее отделение Экомиссии и попросила офицеров завербовать меня.
Может, меня не одолевало бы столь безумное стремление стать добровольцем, не будь именно я той дурой, которая и рассказала «Фай-лире» о цветке…
…Фрискел ждал. Почему я была готова пожертвовать своим человеческим обликом, а возможно, в один прекрасный день и жизнью? Но даже доверяй я этому человеку, раны все еще слишком свежи, чтобы обнажать их перед посторонним.
— Мне это казалось ‘азумным ‘ешением, — ответила я наконец.
— Правда?
Непонятно, почему он так пристально изучает мою фигуру? Ну, два с половиной метра, эка невидаль.