Журнал «Если», 2003 № 06

Булычев Кир

Пусть даже шпионка. Все равно с астероида не удерет. Будем считать, что все в порядке вещей: красивым женщинам нравится выглядеть глупыми. Кажется, они инстинктивно понимают, что красота и ум в одном флаконе — опасное, пугающее сочетание. Маскируются…

— При помощи этой дряни за последние двадцать лет на Земле излечили большую часть болезней, — сказал он. — Открытие и выделение в чистом виде всего лишь двух стансовских плазмид и трех ДНК-лигаз и полимераз позволило создать все используемые ныне лечебные геноприсадки.

— Опять дурацкие слова!

— Хорошо, объясню, — терпеливо сказал Виктор. — Плазмиды —

кольцевые молекулы, которые транспортируют чужие гены по захваченному организму. Лигазы — ферменты, зашивающие разрывы в цепях двутяжевой ДНК. И то и другое можно эффективно использовать. Берем полезный человеческий ген — к примеру, отвечающий за рост волос на голове. Конструируем вирусоподобный конгломерат: этот самый ген в виде плазмиды плюс набор нужных белков. Изготавливаем нужное количество присадки. Вводим ее в человеческий организм. Пять дней человек чувствует себя отвратительно — температура под сорок, озноб, бред, сильные мышечные боли. Все, как при стандартных вирусных инфекциях. Так как пациент платит немалые деньги за удовольствие перестать быть лысым, мы не можем себе позволить, чтобы он сильно мучился. Все пять дней мы держим его в состоянии искусственного сна. Потом он просыпается — вполне здоровый, только с зудом на лысине. С этим уже ничего не поделаешь — начинают интенсивно регенерироваться волосяные луковицы. Пока наш пациент спал, в каждую клетку его тела встроился ген, отменяющий лысину. Отменяющий навсегда. Через неделю лысина покрыта жесткой, мужественной щетиной. Через год пациент похож на Робинзона Крузо — если у него, конечно, нет желания регулярно подстригать свое новоприобретение. Через два года, как правило, комплекс исчезает, и человек забывает, что когда-то был лысым как коленка. — Виктор кашлянул в кулак, тряхнул головой, собираясь с мыслями. — Теперь расскажу о более сложном — о лечении рака. В этом случае все зависит от индивидуальной иммунной карты…

— Сдаюсь, — Лина примирительно подняла руки. — Я немножко переиграла. Конечно, знаю я всю эту технологию… Ты мне другое скажи, Вик, — что ты собираешься делать именно здесь, именно с этими биообразцами?

Ага. Прорезался умный голосок. Все-таки шпионка. Или просто любознательная девочка, сующая нос туда, куда не положено.

— Завтра. Завтра ты узнаешь все.

— Точно? Клянешься?

— Клянусь, — Виктор прижал руку к сердцу, картинно поклонился. — Клянусь, юная госпожа.

— А сегодня? Почему не сейчас? Ты не дорассказал самую малость.

— Хочу посмотреть трансляцию выступления Пражского симфонического оркестра. Она начнется через семь минут. — Виктор глянул на часы. — Симфония Гайдна — «Прощальная». Не могу позволить себе пропустить шедевр, да еще и в таком исполнении.

— Запиши ее, посмотришь позже. Какая разница?

— Я предпочитаю музыку в прямой трансляции, — Виктор улыбнулся, постарался вложить в мимику максимум тепла, но получилось, конечно же, как всегда холодно. — Не хочешь составить мне компанию, Лина?

— Нет. Не терплю заунывных визгливых скрипок, альтов, виолончелей. Совсем без электроника, без вокала, без драйва — это не музыка. Вгоняет в тоску.

— А ты, Тутмес? Послушаешь со мной?

— Конечно, Хозяин. Как прикажете. Всегда счастлив…

Вежливый поклон, сжатые ладони, пальцы дотрагиваются до гладкого, выпуклого нубийского лба.

Нет

уж, не надо нам вынужденного согласия. В шестьдесят с лишним лет одиночество не худшая форма времяпрепровождения, особенно если оно обставлено неброским, истинным комфортом и сопровождается хорошей музыкой.

Виктор вспомнил свой недавний ужин с Матвеем Микулашем, дирижером Пражского симфонического. И улыбнулся — на этот раз тепло, искренне.

Микулаш — один из тех людей, которых он с удовольствием взял бы с собой в будущее. Увы, Микулаш не подходит по целым четырем параметрам (если говорить честно — по шести). В семьдесят-семьдесят пять он умрет от инфаркта, и никакие присадки его не спасут. Неисправимый мультигенный дефект метаболизма, холестерин осаждается на стенках сосудов не то что бляшками — хлопьями, как сырой снег. Что ж, найдутся другие микулаши. Стоит обратить внимание на Петра Замаева — дирижера из Москвы… Славяне умеют делать качественную музыку. Музыку, радующую душу.

— Пойду я, пожалуй, — сказал Виктор. — Посмотрю концерт в одиночестве, по-стариковски. А ты, Тутмес, покажи Лине экспонаты. Есть тут что показать. И расскажи ей обо всем поподробнее. Такого она не увидит ни в одном зоопарке, ни в одном дендрарии мира.

— Спасибо, Вик, — сказала Лина. — Иди, милый.

Искреннее облегчение прорвалось в ее голосе.

Виктор скрипнул зубами и вышел.

Завтра. Все начнется завтра.

* * *

— Тут, — тихо произнесла девушка. — Можно, я буду звать тебя просто Тут? Тутмес — это слишком длинно.

— Ни в коем случае, — сказал Тутмес, упрямо качая головой. — Простите, госпожа, но это не мое имя. Когда-то меня звали Асэб… Потом, когда я вынужден был пробавляться заработком моджахеда, меня обратили в ислам и прозвали Мохаммедом. Это все в прошлом… далеком прошлом. Не хочу вспоминать об этом. Я взял себе старое имя, госпожа Лина. Очень старое. Тутмес — имя скульптора, жившего три с половиной тысячи лет назад. Я верю, что оно спасет меня. Я должен верить, что хоть что-то спасет меня.

— Ты родом из Египта?

— Я родился в Эфиопии, госпожа.

— По-моему, Эфиопия не самая богатая страна. Твоя речь обнаруживает хорошее образование. Ты биотехник?

— Биотехник. И экзогеолог. И программист. Все, что вам угодно, юная госпожа. В меня втиснули столько программ, что хватило бы целому курсу выпускников университета. Я выдержал все, госпожа. Мой мозг выдержал, не сгорел. Ни малейших признаков паранойи. Проверено, сертифицировано. Иначе бы я не был здесь.

Лина протянула руку, дотронулась пальцами до молочно-шоколадной щеки Тутмеса. Ощутила пробивающуюся щетину — волоски, сбритые утром и начинающие отрастать к вечеру.

— Это твое истинное лицо, Тутмес?

— Мое. Я много раз менял лица, но когда все плохое кончилось, восстановил свой истинный облик. Надеюсь, что проживу с ним до самой смерти.

— У тебя есть принципы, Тутмес?

— Есть. Я живу только принципами, только ради них, милая госпожа Лина.

— Тогда почему ты позволил сделать себя рабом, сервом? Ради денег? Куда ты засунул свои принципы?

— Я не раб, юная госпожа. Не раб.

— Ты — серв! Ты позволил, чтобы тебе вкатили в кровь гнусную присадку. Ты не можешь сопротивляться желаниям человека, на которого запрограммирован…