Журнал «Если», 2004 № 08

Саломатов Андрей Васильевич

— Все равно не понимаю, — воспользовавшись паузой, попытался разобраться Вадим. — Ты прожил эти сорок лет, и я к тебе пришел…

— Да, но я тоже приходил к себе сорок лет назад, и ты этому доказательство, — отхлебнув пару глотков, старик смерил собеседника взглядом, как бы обдумывая, предложить ему выпить или обойдется.

— Ты говоришь «я», «ты». Мы что, не одно лицо? — провожая взглядом фляжку, которая вернулась в карман, спросил Полуэктов.

— Не одно, — подтвердил старик. — Тебе — тридцать пять, мне — семьдесят пять. Если я — это ты, значит, сорок

лет назад я прилетал к себе и должен помнить это событие сорокалетней давности. Вот о нем я тебе сейчас и рассказываю. А он, тот семидесятипятилетний, к которому я прилетал, помнил о своем перемещении сорок лет назад. Мир устроен не так, как тебе кажется, дружок. Хотя я или ты — это один человек, все же нас до отвращения много. Ты стоишь в одной точке времени, я — в другой, и мы разные люди. Просто мы находимся на одной прямой. Я уже близок к ее концу, ты далеко от него. И оба мы существуем одновременно. Через сорок лет тебе стукнет семьдесят пять, и к тебе припрется твой тридцатипятилетний двойник. Ты ему скажешь то же, что и я тебе. Потому что больше тебе сказать нечего. Ты сообщишь, что помнишь, как прилетал к себе семидесятипятилетнему, поэтому он и появился у тебя. Понял?

— Нет.

— Честно говоря, со мной было то же самое. Ты уясни главное — перемещение было только одно, и я здесь выступаю в двух ипостасях: я тридцатипятилетний, который помнит о своем путешествии во времени, и я семидесятипятилетний, — он ткнул себя пальцем в грудь и снова достал фляжку.

— А я? — следя за траекторией фляжки, Вадим облизал пересохшие губы.

— А ты, извини, только в одной. Вот проживешь еще сорок лет, явится к тебе тридцатипятилетний болван, тогда все поймешь. Теперь уяснил?

— Да, — соврал Полуэктов и униженно попросил: — Дай глотнуть.

— Ну вот, — протягивая фляжку, снисходительно произнес старик, — кажется, ты начинаешь соображать.

Вадим осторожно сделал пару глотков. Во фляжке оказалась неплохая водка с привкусом какой-то терпкой травы.

— Так это все, что он тебе сообщил? — промокнув губы рукавом пиджака, поинтересовался Полуэктов и снова увидел на лице старика брезгливость.

— Засранец, пора бы носить носовой платок, а ты все еще рукавом занюхиваешь, — ответил собеседник и продолжил: — Хочешь узнать все? Ну так слушай: ты дурак и бездарь, Вадим. Посмотри на меня. Я старый, больной, нищий. У меня нет денег даже для того, чтобы заменить себе печень. Я уж не говорю об остальной требухе.

— Я дурак, а ты нет? — осмелев после водки, спросил Полуэктов.

— Я — конечный результат. А живешь и станешь мной ты.

— Постой, постой, — замахал рукой Вадим. — Ты, кажется, обвиняешь яйцо за то, что курица, которая из него вылупилась, ничего не сумела добиться в жизни?

— А ты считаешь, это курица виновата, что вылупилась из такого бестолкового яйца? — парировал двойник, и от досады Полуэктов проглотил фразу, которой собирался пригвоздить своего собеседника.

— Э нет, так мы с тобой ничего не добьемся, — уныло проговорил Вадим. — Совершенно бессмысленный разговор.

— А чего ты хотел добиться? — удивился

старик и поморщился. — Ах, ну да, помню. Ты рассчитывал, что существует бесчисленное множество вариантов судьбы одного человека. И если поступить иначе, попадешь в иную версию своей жизни, фактически, в другой мир.

— Примерно так, — согласился Вадим.

— Все это чистейшей воды вранье и фантазия. Зачем множить до бесконечности миры дураков? Не слишком ли жирно будет? Вселенная не такая уж и большая.

— Насколько я понял, если сорок лет назад ты переместился в будущее, значит, мой полет был предрешен? — упавшим голосом проговорил Полуэктов.

— Нет. Но когда собирался, ты этого еще не знал, поэтому предрешен.

— Как это может быть: одновременно и предрешен, и не предрешен? — начиная впадать в тоску, спросил Вадим и машинально сделал характерный жест, который был хорошо знаком его собеседнику. Старик достал фляжку, отпил сам и протянул своему молодому двойнику.

— Если бы ты заболел или не захотел этой встречи, то не полетел бы, — ответил он. — А ты уперся, как баран. Вот этим путешествием и разговором со мной ты и закодировал себя на неудачу. И я ничем не могу тебе помочь. Бесполезно отговаривать тебя от перемещения, ты уже здесь. По той же причине я не могу посоветовать тебе дать такой же совет тому идиоту, который посетит тебя через сорок лет. Все закольцовано. Вернешься, попробуй промыть себе мозги или покрепче ударься башкой об асфальт. Может, если ты забудешь об этой встрече, дела твои пойдут лучше или, во всяком случае, по-другому. А теперь через сорок лет к тебе снова прилетит…

— Ну хватит, про идиота и болвана я уже слышал, — перебил его Полуэктов. — А если попытаться что-то сделать, нарушить ход событий?

— Законы физики не обманешь, — ответил старик. — Сам посуди: я бы сейчас дал тебе совет, который сделал бы тебя богатым. Неужели ты думаешь, что у меня в это время ниоткуда взялся бы счет в банке, а квартира в одно мгновение разрослась бы до размеров дворца?

— Да сомневаюсь, — возвращая фляжку, ответил Вадим.

— Правильно, это уже волшебство, — вздохнул старик. — А оно, к сожалению, невозможно. Поэтому все и закольцовано. Я даже не могу тебе сказать, чего нужно опасаться, потому что ничего такого не делал, в аферы не влезал… хотя, может, и стоило. Посоветовать тебе писать лучше? Ты не сможешь, потому что бездарь. Не спорь! — предупредив возмущенную реплику Полуэктова, вскричал его собеседник и повторил: — Это я в порядке самокритики.

— Хорошо, бездарь, — устало согласился Вадим. — Я собираюсь купить акции…

— Пробовал, — не дал ему договорить старик. — Лишился квартиры.

— Тогда я не куплю, — с облегчением произнес Полуэктов.

— И это пробовал, — огорошил его двойник.

— Так ты купил или не купил?

— После той встречи с собой семидесятипятилетним, после того неприятного разговора с ним я тоже решил не приобретать акции. А когда вернулся, узнал, что Сергей — так, кажется, его зовут? — уже взял их на мою долю. Мы же с ним договорились, а он поторопился.