Журнал «Если», 2004 № 08
Шрифт:
— Привыкай.
Последующие сорок лет для Вадима Николаевича Полуэктова пролетели в сплошных заботах, да так быстро, что ему было не до воспоминаний о том коротком путешествии во времени. Но в день своего семидесятипятилетия, в полном одиночестве и безденежье, он вспомнил о нем и не испытал ничего, кроме душевной и совершенно материальной горечи, какая бывает при больной печени.
В назначенный день, когда должен был появиться его молодой биологический двойник, Вадим Николаевич проснулся в отвратительном настроении. Он плохо себя чувствовал, болела спина,
Вадим Николаевич встретил двойника совсем не гостеприимно. Он с неудовольствием осмотрел его с ног до головы, отметил про себя, что тот одет, как попугай, и с порога грубо произнес:
— Пошел вон, болван!
На лице гостя отразились недоумение, страх и беспокойство, туда ли он попал. Протянутая было рука повисла в воздухе, затем скользнула назад, и он растерянно пустился в объяснения:
— Здравствуй, это я. Вадим Полуэктов. Я — это вы… то есть ты, только моложе.
— А ты думаешь, я не знаю, — наслаждаясь его глупым видом, расхохотался Вадим Николаевич. Но смех его прекратился так же неожиданно, как и начался. Полуэктов разом как-то сник и жалобно произнес: — Господи, ну почему ты такой дурак? Летаешь и летаешь. Тебе что, больше нечем заняться?
— Я в первый раз, — удивленно ответил гость.
— Иди-иди отсюда, бездарь, свидание окочено! И больше не прилетай! — неожиданно рассвирепел Вадим Николаевич и с треском захлопнул дверь перед самым носом своего молодого двойника. Последние слова были сказаны им просто так, для усиления эффекта, потому что за свою долгую жизнь он давно смирился с тем, что все-таки перемещение было только одно.
А на следующее утро после появления гостя Полуэктов узнал, что наконец выиграл в государственную лотерею двенадцать миллионов. В этот же день вся сумма была переведена на его счет. Вадим Николаевич сидел в кресле, смотрел на экран компьютера, где прыгали циферки, и блаженно улыбался. Теперь он мог позволить себе продлить жизнь лет на пятьдесят, а то и больше. Но от радости у Полуэктова не выдержало сердце, и последняя его мысль была: «Повезло этому дураку. Через сорок лет он все-таки разбогатеет».
Вадим Николаевич умер миллионером.
Александр Бачило
Тележкин и сыновья
Каждый год мы собираемся у нашей Аси Фаизовны всем классом. Ну, всем не всем, но человек десять — пятнадцать всегда бывает. Без мужей и жен, понятное дело. Какие жены, мужья в десятом «А»? Вот они, наши девчонки, и мы вот они — их мальчишки. Можно дружить, дергать за косички и чубы (у кого еще есть, за что ухватиться) и даже ухаживать — в этом особый юмор. Все равно ведь никто всерьез такие ухаживания не воспринимает, ведем себя, как детвора. Правда, выпиваем и закусываем по-взрослому, и Ася, которая раньше нас за это гоняла и вызывала
Почему-то встречи с одноклассниками гораздо интереснее всяких там корпоративных вечеринок и дней рождения. Может быть, потому, что встречаются не обрыдло-вежливые сослуживцы и не родня ежедневного употребления, а люди, которых не видел целый год, а кого и дольше. Им есть, что порассказать, есть, что вспомнить, им действительно интересно, как у тебя дела.
— Мальчишки, наливайте! Зыкин, ты чего сидишь? В десятом классе тебя уговаривать не приходилось! — Ася Фаизовна подняла бокал. — Выпьем за нашу Леночку Ушакову, чтоб все у нее было хорошо и в срок.
— И чтоб пацан, — добавил Валерка, — здоровый, на четыре кило.
— Сиди ты! На четыре! — замахали на него девчонки. — Тебя бы самого заставить!
— А я вот родился два семьсот, — прогудел огромный Вовка, — и ничего.
— Да ты и в восьмом был еще два семьсот, — заметил Аркаша, — а потом как попер!
— Это всегда так бывает, — сказала Ася Фаизовна, — в восьмом классе мальчики мельче девочек. А к десятому — вытягиваются.
— Ну уж и мельче… — Вова расправил необъятные плечи.
— Мне в седьмом Астафьев по плечо был! — наябедничала Танька Короткова.
— Не ври ты, Коротыха! — привычно парировал кандидат медицинских наук Аркаша по кличке Астафон.
— Спорим?! — Танька вскочила. — Мы на фотографии рядом стоим! Ася Фаизовна, можно посмотреть альбом?
— Ну, мы пить-то будем или нет? — простонал Валерка. — Мне завтра вечером в рейс, а я еще ни в одном глазу!
— Да-да! — спохватилась Ася. — Потом фотографии! Короткова, сядь на место! Давайте, за Леночку Ушакову!
— Аж сердце екнуло! — сказала Танька. — Я думала, вы скажете: «Короткова, к доске!»
Ржем…
— Ну че ты, где ты? — спросил Санька Тележкин, когда мы вышли на балкон покурить.
— Да там же все… — я пожал плечами.
— Не женился, не защитился?
— Бог миловал…
— Астафьев-то, вон, докторскую пишет. И фирму свою открыл. Лысины волосами засаживает, бабки рубит немереные. Клиентов чуть ли не из правительства окучивает.
— Аркаша молодец, — вздохнул я. — Пахарь. А мы вот к труду крестьянскому непривычные. Сажать, окучивать да рубить не умеем. Клопы кабинетные!
— Да ладно тебе, — без сочувствия сказал Саня. — Все я про тебя знаю!
— Что знаешь?
— Ну-ну! Скромник тоже нашелся! Все газеты про ваш институт пишут, я тебя и по ящику уже видел! Колись сразу: твое изобретение?
— Да какое изобретение-то?! — недоумевал я.
— Ты че, как неродной? — обиделся Саня. — Уж мне-то, наверное, можно рассказать? Ни хрена себе, изобрел машину времени, а сам шлангом прикидывается…
— А-а! — я наконец понял. — Вон ты о чем! Это ротороид, что ли, машина времени?
— Не знаю, кто там у вас чем роет… — Тележкин нервно сплюнул за перила балкона, — по телику ясно сказали: «В Институте создания проблем группой ученых… тыры-пыры…» — и тебя показывают, типа, вот этот чудик все и замутил. И теперь, значит, исполнилась вековая мечта какого-то там писателя…
— Уэллса, — вздохнул я. Черт меня дернул выскочить из монтажного лаза прямо на того типа с видеокамерой…