Журнал «Если», 2005 № 11

Журнал ЕСЛИ

— Эгберт умер, мой господин.

— М-да? Ну, я так и думал, что он долго не протянет. Бедняга Эгберт. А ты подумай, кого послать на юг.

Выйдя за дверь, начальник стражи врезал кулаком по стене. Надеясь, что боль поможет запомнить: никогда больше, никогда больше. С королями так не поступают. Даже если они безумны. Вообще так не поступают с людьми. Только с врагами. Это правило.

Он смотрел на меня, как враг, оправдывался начальник стражи. Шел на меня, как враг. Он поступает, как враг себе и королевству. Что бы сделал Эгберт на моем месте? Ничего. Королевские указы Эгберт исполнял по своему разумению. Зачастую только делал вид, что исполняет

их. Но он был просто не способен нарушить правила и напрямую подавить волю короля боевым искусством. А вот отец его — мог! И это всё объясняет. Ведь мы устояли благодаря тому, что первые безумные указы были пересмотрены и смягчены. Значит, старик окорачивал короля, мешая учинить полное зверство, которое взбунтовало бы народ и стало поводом для вторжения «дружественных войск» соседей. А потом Эгберт-сын приучил всех к мысли, что король живет, как хочет, а королевство — по правилам.

А теперь я сам нарушил правила. Это оказалось так просто! Король никогда не был силен в боевом искусстве. Управлять им очень легко. Хватит у меня воли удержаться, если найдутся еще причины? Боюсь, нет. Ведь это ради блага королевства! И что будет? А что станет со мной? Недаром говорят: на правилах держится мир. Мир, он может и отомстить.

На подоконнике сидел пожилой шут. Потирая ноющий кулак, начальник стражи подошел к нему.

— Король боялся старого Эгберта?

Шут огляделся. Покосился на кулак.

— Сначала нет, — сказал шут тихонько. — Он его любил. А когда открыли заговор в университете и старику приказано было разобраться, у них после случилась беседа один на один. И король забоялся. И дальше — больше. Потому старика и сместили, а не по возрасту. Король от него уже прятался.

— А сына его?…

— Нет-нет. Они просто Младшего не поделили. Совершенно не боялся. Никогда.

Шут пожевал губами, вспоминая, и добавил:

— А от старика Эгберта под конец разбегались все. Я тоже бегал. Он изменился очень. Такой стал… Вроде и не злой, а жуткий. Сам идет по дворцу, а на его пути залы пустеют, и только двери хлопают.

— Что и требовалось доказать… — кивнул начальник стражи.

Он спустился в канцелярию и подозвал секретаря.

— Пиши бумагу. Черновик указа. Именем короля. Послать меня командующим на южную границу. Исполнить по окончании праздников.

— А основание? — удивился секретарь.

— Я уважаю правила, — процедил сквозь зубы начальник стражи.

— Так и писать?!

Король стоял у постели сына, глядел на спящего мальчика и думал, что начальник стражи оказался неприятно похож на старика Эгберта. Жаль, но придется от него избавиться.

В своем лесном доме укутанный теплым одеялом Диннеран, дрожа от озноба, глядел в потолок и старался не думать о смерти. Никогда раньше целитель не чувствовал себя таким брошенным и ненужным. Даже когда его выгнали из столицы, он на что-то надеялся, глядел в будущее. А теперь будущее наступило. Надо было просто жить дальше, и ждать, и терпеть. Это казалось непосильной задачей. Главное, бессмысленной.

Понурый боевой конь мутными глазами смотрел в пустоту. Он позволил себя почистить и загнать в стойло, ему задали корма, но к еде и питью конь не притронулся. Без хозяина он тихо сходил с ума. И подумывал кого-нибудь убить. Какого-нибудь плохого человека. Плохих много, вдруг кто подвернется.

На залитой солнцем поляне разбойники копали могилу для Эгберта. Они бы с удовольствием обобрали тело до нитки, но это оказался не тот Эгберт, а разбойники сейчас были вроде как на службе и гордо именовали себя «охраной». Вот закончат важные дела — и набедокурят вволю. Конечно, в тех пределах, которые дозволены правилами.

Бритый вожак, почесывая редкую щетину на подбородке, сторожил тело и думал, что он еще молод, дождется времен, когда все наладится. Настоящий университет тут будет не сразу, но можно за границей окончить магистратуру и вернуться домой. Он чувствовал, как вдалеке страдает Диннеран, и жалел учителя, выдумавшего себе горе из ничего. Эгберт тоже все безумно усложнял. Это его и сгубило — а какой был замечательный человек.

Разбойник прикинул в уме предстоящий выход из леса и решил, что на этот раз все сделает очень быстро. Пробежится по деревням, потолкует с нужными людьми, посмотрит своих больных и скорее поведет шайку на промысел.

Он был одно название что разбойник, на самом деле связной и доверенный человек Диннерана. Шайка его слушалась, но, в первую голову, охраняла и берегла. Он никого в жизни не убил и не хотел этого. Только грабить случалось, без азарта и удовольствия, так, на хлеб.

Но теперь разбойник представлял, с каким диким наслаждением выскочит из кустов и огреет по хребту дубиной первую попавшуюся добычу из богатеньких. Со словами «Это тебе за Эгберта!».

И тогда, может быть, на душе станет полегче.

Элиот Финтушел

Вас обслуживает Гвендолин

Представьте себе картину: я сижу за кассой в «Папиксе». Профессор подходит к раздаче. «Сейчас, сейчас, одну минуточку», — говорит он, и мы ждем минуточку. Профессор вынимает из фольговой упаковки мятную зубочистку. Он двигает туда-сюда блюдечко для мелочи. Он стучит по плинтусу мысками своих оксфордских туфель и наконец произносит: «Дайте мне для начала яичный салат с оливками». «Хлеб нужен?…» — спрашиваю я. Он молчит еще примерно минуту. Я снова жду, постукивая по блокноту тупым концом карандаша. Наконец он говорит: «Только майонеза, пожалуйста, кладите поменьше». «С вас три семьдесят пять», — говорю я, а он отвечает: «Вы позволите пригласить вас на ужин?».

А я говорю: «Чего-о?…».

(Это я вам о своем муже рассказываю.)

А он — вот вам крест святой! — повторяет эти свои слова, хотя я и в первый раз все прекрасно расслышала: можно, мол, пригласить вас на ужин?

Пока суд да дело, смотрю на него. Тогда, помню, мне бросились в глаза прекрасные белые зубы и наброшенный на плечи свитер с завязанными на груди рукавами — ну совсем как на картинке в «Вог». Я, по сравнению ним, была совсем дурнушка: волосы секутся, целлюлит прогрессирует, а на груди болтается кретинская табличка с надписью «Вас обслуживает ГВЕНДОЛИН».

— Конечно, — говорю. — Почему бы и нет?

— Когда, — говорит, — вы заканчиваете работу?

— В половине пятого, — отвечаю. — Только сначала мне нужно попасть домой, чтобы принять душ и переодеться.

— Нет, — говорит он и начинает нажимать кнопочки на своих часах. — Вы и так прекрасны.

Ну, или что-то в этом роде. И прежде чем я успела что-то ему ответить (впрочем, я, наверное, все равно бы не смогла вымолвить ни слова — до того обалдела), он уже исчез. Даже не улыбнулся на прощание, хотя что-то такое вроде бы полагается — я читала об этом в дешевых романах в мягкой обложке.