Журнал «Если», 2007 № 05
Шрифт:
Однако подобное доверие, а значит — уважение, заработать неимоверно трудно. Представляете, сколько человек отвернется при появлении честного критика на каком-нибудь конвенте? Сколько обид будет затаено? Сколько злобных сплетен пойдет гулять за его спиной? Представили? А теперь вспомните исходную аксиому: каждый из нас стремится к успеху, признанию, каждый жаждет любви. Желательно быстро и побольше, побольше.
Вот и хвалят книгу только за то, что автор — хороший парень. И поносят тех, с кем не сложились отношения. Однако справедливости ради скажу, что ругательные отзывы в последнее время встречаются реже оазисов в пустыне. Дружить полезнее.
Вот
Увы, потеряв настоящее уважение, критики лишились возможности влиять на писателей, давить на них авторитетом беспристрастного наблюдателя. Разве можно давить тем, чего нет? И потому на любое справедливое обвинение критика в свой адрес каждый МТА может с ухмылкой ответить: «Знаешь, Петя (Миша, Вася, Коля), ты вчера Гришу (Диму, Юру, Юлю) похвалил, а его (ее) текст по сравнению с моим — полный отстой». И ведь почти наверняка МТА окажется прав, потому что в багаже практически любого современного критика найдется благожелательный отзыв на беспомощное сочинение приятного лично ему человека. Некоторым критикам кажется, что запас доверия еще высок? Вынужден вас огорчить, ребята: он исчерпан.
«Ты меня уважаешь, я тебя уважаю — мы с тобой уважаемые люди». И вспархивают над фэндомом маленькие птички, гадящие елеем на писательские души. Помните «критический» текстик, над которым ухохатывалась интеллектуальная часть фэндома? Ухохатывайтесь дальше — текстик признан одним из лучших за 2006 год.
Почему-то нашу критику и наших критиков принято ругать. Можно понять конкретного автора, пребывающего в обиде на конкретного Зоила (вместо «гениальный» написал «талантливый» — не простим!). Но чтобы всех — и сразу? Честно говоря, не понимаю.
Если ругают, значит, хотят чего-то иного, лучшего. Интересно, чего конкретно?
Нужен ли нам сейчас Белинский от фантастики, литературный диктатор, навязывающий свое единственно верное мнение пастве? Думаю, обойдемся — у самих мнение имеется, равно как и голова на плечах. Были у нас уже претенденты в Белинские, вспоминать не хочется.
Может, нам требуется профессиональный анализ произведений со всем набором заумной терминологии, чтоб челюсти сводило?
И без этого обойдемся, нам и понятных слов хватит. Желающие странного имеют возможность заглянуть в работы литературоведов, которым сложность по профессии положена — и получить удовольствие.
Критики пишут и печатаются редко? Так и запас собственных СМИ у нас невелик. Критические публикации имеются в каждом номере.
Что-либо срочное вполне можно выложить в Сеть, что и делается.
Критиков мало? Не так уж и мало, кроме того, мы знаем каждого, а значит, можем объективно подойти к оценке. Если книгу хвалит Владимирский — это одно, Рух — совсем иное, а уж Галина…
Критика излишне комплиментарна? Пишут главным образом о неплохих книгах, которые незачем поливать грязью. Книги плохие лучше вообще не замечать. Так что наши критики вполне справедливо оценивают в первую очередь публикации, достойные прочтения.
В целом наши критики честно делают свое дело: следят за новинками, читают их — и делятся с читателем своим мнением, помогая разбираться и выискивать в глянцевом вале «фантасни» приличные книги.
Чего еще мы от критиков хотим?
Главное же достоинство наших критиков в том,
Анафеме следует предавать не их, а публику из «толстых» журналов, которая лезет судить фантастику, даже не читая ее. Вот по ним и вправду бензопила плачет.
РЕЦЕНЗИИ
Кристофер ПРИСТ
ЛОТЕРЕЯ
Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2006. — 352 с. Пер.с англ. М.Пчелинцева. (Серия "Интеллектуальный бестселлер"). 4100 экз.
В 1981 году роман произвел настоящий фурор и сразу же поставил автора, известного больше в фантастическом цехе, в один ряд с литературной элитой прозы основного потока. Написанная под ощутимым влиянием Филипа К.Дика, книга тем не менее поражала новизной в рассмотрении глубинных механизмов творчества. Использованный для этого прием на ту пору выглядел свежо и необычно, однако сейчас этот блестящий образец психоделической прозы совершенно незаслуженно кажется вторичным — по сравнению хотя бы с вариациями Харуки Мураками или Хосе Карлоса Сомосы.
Реальность утрачивает свои очертания, когда человек переживает крушение всех устоев налаженной жизни. Как Питер Синклер, потерявший в короткий промежуток времени отца, любимую женщину, работу. Для того, чтобы выжить в этом внезапно ощерившемся на него мире, ради того, чтобы сохранить рассудок, герой пытается вести ретро-дневник, записывая события своего прошлого.
Бессмысленное, как выясняется, занятие, поскольку хроника личной жизни ничего не дает для самопонимания… И тогда Питер пытается определить себя через метафору, то есть, по сути, создает роман судьбы, художественно переосмысливая все перипетии собственных душевных исканий. Но превратившись в героя произведения, он неминуемо становится персонажем жизни: волшебное зеркало, которое он создал своим воображением, возвращает ему странные отражения — словно из иного мира.
Автор же выбирает позицию между двумя зеркалами, тем самым усложняя роман до литературного шифра, психологической загадки, таинственного кода. Жизнь героя становится символом, а «Зазеркалье» превращается в реальность, которая, в свою очередь, является отражением символа, что, в свою очередь, предстает символическим отражением действительности… И в конечном счете, сам роман, который пишет герой, превращается в метафору романа.
Сергей Валентинов
Тимоти ЗАН
НОЧНОЙ ПОЕЗД НА РИГЕЛЬ
Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2007. — 416 с. Пер. с англ. К.Плешкова. (Серия "Все звезды"). 3100 экз.
Великая все-таки вещь — литературная технология. Именно она и позволяет англо-американской НФ десятилетиями лидировать на мировом рынке. Ведь сильны фантасты США не отдельными мастерами, а массовой продукцией, производящейся на достаточно высоком уровне. Это когда читаешь книгу и видишь: схема действия украдена из стандартного детектива, подобные персонажи сотни раз встречались в книгах других авторов, даже антураж не слишком оригинален… А поди ж ты: все равно интересно!