Журнал «Если», 2009 № 03
Шрифт:
У американцев на их Пойнте творился полный разлад. Теперь, когда я привозил им воду, все, кто был в тот момент в зале (не хочу сказать — работали, на это что-то не очень было похоже), тут же поднимались с мест и демонстративно уходили, бормоча под нос ругательства в мой адрес и бросая на меня быстрые, злые взгляды.
Глен, который оставался со мной по обязанности и единственный из всех относился ко мне без неприязни (он снова стал для меня Гленом), рассказал, что после прокола с дьяволами на их команду спустили всех собак, обвинили во всех грехах — и настоящих, и вымышленных, даже в выборе места для базы, где не оказалось воды (это обвинение было непосредственно в адрес Глена), поставили диагноз «командный непрофессионализм», решили следующим же бортом всю команду вернуть на Землю, сместили капитана, которого они все любили, да и на Земле тоже полетели головы — все из-за меня. То есть они понимали, что я как бы и ни при чем, но злобы на меня это не умаляло. Если б не я и не мои игры с дьяволом, никаких неприятностей и близко бы не было. А так у них творилось черт знает что. Все были жутко подавлены и агрессивны. Вся их соцподготовка пошла прахом.
— Там какая-то драчка непонятная в верхах началась, и нас сделали крайними. А мы тебя крайним сделали. Неразумно, но понятно. Извини.
Тон его при этом был совсем не извиняющимся.
На базе наблюдалась та же самая картина. Казалось, что напряженность возрастает с каждым днем — какая уж там соцподготовка, про нее будто забыли. Каждый смотрел волком, то и дело вспыхивали мелкие и крупные стычки. И это при том, что никаких собак сверху (мы говорили «снизу», потому что Марс все-таки выше Земли относительно Солнца) на нас не спускали, а если и спускали — капитан тоже ходил жутко мрачным, — то нам об этом не говорили. Все вели себя, как янки на Пойнте, и это было совершенно непонятно.
Теперь наши работали, как я понял, мало, все больше молча сидели за своими столами и тупо таращились в записи, потом шли в бар, чаще всего затем только, чтобы нацедить «кофе» и уволочь к себе в комнату. И на меня тоже смотрели, как на врага народа или, точнее, как на спецагента, меня явно избегали, на мои приветствия сухо кивали или не отвечали вообще. Но это не был бойкот, который они устроили Володьке Смешнову, это было что-то другое. В их взглядах я замечал не только неприязнь, но и почему-то страх, хотя чего меня бояться, убей — не пойму.
Володька Смешнов тоже совсем не радовал. Он вообще перестал работать, но, кажется, это мало кого волновало. Все время ходил нетрезвым, но хотя бы не пьяным, вспомнил все-таки, чему нас учили и что надо делать, чтоб не опьянеть после выпивки. Он явно был на грани. Каждого — кроме меня! — провожал озверелым взглядом, а однажды, незадолго до того как все кончилось, ввязался в драку с двумя парнями из Расшифровки. Сам я драку не видел, но слышал, что зрелище было еще то, бились насмерть.
Единственным лучом света в этом темном царстве для него был я — я не считал его спецагентом, не задевал его ни взглядом, ни словом, а, наоборот, позиционировал себя его другом и, как мог, помогал, хотя, признаться, последнее время он мне немножко поднадоел. Затравленный, жалкий, он пытался скрыть свое состояние под маской невозмутимости, но у него получалось плохо. Иногда, совершенно неожиданно, он вдруг взрывался ярой ненавистью сразу ко всей Вселенной, а не только к тем, кто его бойкотировал.
Измученный сам собой, он тянулся ко мне, часто не для того, чтобы излить душу, а просто посидеть и помолчать. Правда, помолчать у него никогда долго не получалось — он то изводил меня одними и теми же историями из своей домарсианской жизни, то вдруг начинал приставать с расспросами о том, что я делаю с дьяволами, какие они и действительно ли умеют разговаривать. Про мои тайные игры с Ити теперь знали все, видимо, из-за тех снимков, сделанных 84-м Орбитером, так что шифроваться теперь уже не имело никакого смысла, а поскольку я все равно предпочитал помалкивать, эти игры обрастали огромным количеством самых фантастических, самых нереальных легенд.
— Они и вправду показали тебе золотые залежи?
— А как они убивают на расстоянии? Они тебя-то этому научили?
— А когда они превращаются в песчаные копии людей, это очень похоже?
— А ты сильно меняешься после встречи с ними? Они как-то действуют на тебя? Ну, там, не знаю — гипноз, что ли?
Последние дни Володька донимал меня одной и той же просьбой — взять его с собой в поездку к Пойнту. Каждый раз, когда я ему отказывал, он обижался несоизмеримо отказу, но просьб своих о поездке не прекращал.
— Да что там смотреть? Ты записи видел, а больше нечего там смотреть.
— Все равно хочу собственными глазами.
Странно, в его страстном и не совсем понятном желании увидеть дьяволов мне постоянно чудилась какая-то фальшь. Ну, может быть, и не фальшь, а что-то другое, не свойственное ни прежнему Володьке Смешнову, ни теперешнему.
Иногда мне казалось, что на всей базе единственный адекватный человек — это я. Ну, за исключением Никиты Петровича, хотя и он в последние дни сильно изменился — посуровел, немножко подрастерялся и утратил большую часть своей незамысловатости, хотя с работой завхоза справлялся как всегда замечательно. Каждый раз после моего очередного «сеанса» с дьяволами он появлялся у меня в комнате, злился на отсутствие записи и расспрашивал о том, что произошло. Ни одному моему слову он явно не верил, хотя я и не всегда врал, из-за снимков 84-го Орбитера и еще каких-то приходилось что-то рассказывать, и каждый раз при этом я чувствовал себя предателем. Но верил он или не верил, а расспрашивал дотошно, в подробностях, хотя и с заметным безразличием, будто все ему надоело и делает он это исключительно в силу служебной необходимости.
Только однажды, под самый уже занавес, вдруг напустил на себя строгость и стал мне выговаривать за вранье. Вы, мол, обязаны говорить все, а несете какую-то чушь, которая и молоденькую девочку не обманет, а у нас, между прочим, есть и другие источники информации кроме вас, имеем возможность сравнивать. Так что в следующий раз уж будьте любезны…
Какой такой любезности он от меня ждал, я так и не узнал, я его оборвал. Я его обрезал довольно грубо. Я ему сказал: «Не забывайтесь, Никита Петрович, помните, кто вы и кто я. Вы — никому не известный агент никому не известного агентства. Я — человек, который сделал то, ради чего все эти полеты на Марс затевались. Я нашел жизнь на Марсе, причем не какую-нибудь в виде бактерий, а разумную. Вы мне будете талдычить про другие источники информации, но первый и пока единственный контакт с дьяволами осуществлен мною, а не кем-нибудь еще. Я, а не вы с вашими инфраструктурами, с вашими источниками информации, сделал то, что сравнимо с первой высадкой человека на Луне. Да что там, это круче первой высадки на Луне! Я, а не вы, утер нос американцам, вы посмотрите ради интереса, какая у них паника в ихнем Пойнте по этому поводу, по-человечески ребят даже жалко. Так что я вам не источник информации, а фигура другого ранга, и если я вам что-нибудь сообщаю, за то и спасибо мне говорите, что хоть это вам сообщил.
В общем, охамел я до крайности, спецагента просто набок перекосило от моих слов. Конечно, я не должен был так говорить, но ведь я говорил, что думаю. Причем, заметьте, я так думал впервые в жизни. До того, конечно, я что-то такое осознавал, но до вербальных формулировок дело не доходило.
После этого Никита Петрович быстро свернул беседу, а выходя из комнаты, вдруг обернулся и спокойным тоном сказал:
— Вы не очень-то, Серёжа, не хорохорьтесь раньше времени. Еще ничего не решено, а с янками всегда можно договориться.
Я так тогда и не понял, о чем он собрался с янками договариваться.
А потом настал тот день, когда дьяволы до меня все-таки достучались. Свидание было очень коротким, ни в какую запретную зону меня не повели, да и пришла только Ити, дьяволенок так и не появился. Ни в какие игры она со мной не играла, лишь поприветствовала своим обычным танцем, я ей просигналил в ответ, а потом она стала нарезать вокруг танкетки широкие неэкранирующие круги. Ити вела себя необычно — летала быстрее, повороты делала суматошнее, и мне поэтому показалось, что она волнуется. Я успел ей сообщить, что о дьяволенке на базе уже известно, причем не от меня, и что у спецагента есть «другие источники информации» — о снимках 84-го Орбитера я ей уже говорил раньше.