Журнал Наш Современник №12 (2002)
Шрифт:
И нету им ни края, ни конца —
Леса... Леса...
Но на кладбище этом
Ни одного не видно деревца!
Простора первозданного избыток,
Куда ни глянь...
Раздольные места...
Но не шагнуть меж этих пирамидок,
Такая здесь — до боли! — теснота.
Тяжелыми венками из железа
Увенчаны могилки навсегда,
Чтоб не носить сюда
Цветов из леса
И, может, вовсе не ходить сюда...
И лишь надгробье с обликом поэта
И рвущейся из мрамора
Еще
Живым дыханием согрето
И бережною прибрано рукой.
Лишь здесь порой,
Как на последней тризне,
По стопке выпьют... Выпьют по другой...
Быть может, потому,
Что он при жизни
О мертвых помнил, как никто другой!
И разойдутся тихо,
Сожалея,
Что не пожать уже его руки...
И загремят им вслед своим железом,
Зашевелятся
Мертвые венки...
Какая-то цистерна или бочка
Ржавеет здесь, забвению сродни...
Осенний ветер...
Опадает строчка:
“Россия, Русь, храни себя, храни...”
1978
ДНИ ПУШКИНА
Духовной жаждою томим...
А. С. Пушкин
Все беззащитнее душа
В тисках расчетливого мира,
Что сотворил себе кумира
Из темной власти барыша.
Все обнаженней его суть,
Его продажная основа,
Где стоит все чего-нибудь,
Где ничего не стоит слово.
И все дороже, все слышней
В его бездушности преступной
Огромный мир души твоей,
Твой гордый голос неподкупный.
Звучи, божественный глагол,
В своем величье непреложный,
Сквозь океан ревущих волн
Всемирной пошлости безбожной...
Ты светлым гением своим
Возвысил душу человечью,
И мир идет к тебе навстречу,
Духовной жаждою томим.
1984
НОСТАЛЬГИЯ
Далекого детства округа,
Златая ее лебеда,
Ее колыбельная вьюга,
Ее голубая звезда!
Далекая улица счастья,
Где долго не длится печаль,
Где все развевает ненастья
Весны лепестковая даль.
Где в лунном таинственном свете
Цветет и любовь, и мечта...
Теперь между нами навеки
Легла роковая черта.
Другие меня окружили
И ночи, и дни навсегда.
Другие меня закружили
Дороги, края, города.
В какую я впутался спешку,
В какие объятья попал
И как я, под чью-то усмешку,
Душою еще не пропал?!
Нельзя ли к стене прислониться,
Забыться нельзя ли?..
И вдруг
Увидеть привычные лица —
Откуда такие вокруг?!
Какая великая дума,
Какая забота у них?..
Спешат среди
Вершители судеб своих.
Я с вами, конечно, я с вами,
Другого пути не дано.
Одно у нас время и знамя,
И небо над нами одно.
И в той же безудержной страсти
Я в грохоте дней колесю...
Но помню, как тихое “здрасте”
На улицу слышалось всю.
Где настежь распахнуты окна,
Лучатся глаза из-под век,
Где видит меня издалека,
Навстречу идет человек.
Где все узнавали друг друга,
Где радость — на всех
и беда...
Моя золотая округа,
Святая моя лебеда!
1985
Михаил Кралин • Воспоминания о Льве Николаевиче Гумилеве (Наш современник N12 2002)
МИХАИЛ КРАЛИН
ВОСПОМИНАНИЯ
о Льве Николаевиче Гумилеве
Мне трудно вспоминать о Льве Николаевиче Гумилеве, потому что едва ли не половина из того, что помню о нем, лежит в области снов, а “сонные” воспоминания воспроизводятся с трудом, да и едва ли могут претендовать на какую-либо объективную ценность. Вторая же половина — реальные встречи с ним и впечатления от этих встреч — это, по большей части, его реакции на мои занятия биографией и творчеством его матери, поэтому мне волей-неволей придется говорить и о себе, грешном, тоже.
Я очень рано — еще в 1969 году прочитал письма Льва Николаевича к Анне Андреевне Ахматовой, которые он писал ей из лагерей, после ареста 6 ноября 1949 года. Они, кажется, до сих пор не опубликованы. После ознакомления с этими письмами Лев Николаевич стал для меня близким и родным человеком, а основным чувством по отношению к нему, которое сохранилось до конца и превалировало над всеми остальными, стало чувство жалости. Я, зная каким-то образом его адрес, несколько раз писал ему на Московский проспект, но, разумеется, никогда не получал ответа.
Будучи студентом, работая в ахматовском архиве, я, разумеется, много слышал о младшем Гумилеве, но впервые увидел его здесь, в Географическом обществе, на обсуждении доклада Нины Ивановны Гаген-Торн о топографии “Слова о полку Игореве”. Было это в начале семидесятых годов. Лев Николаевич председательствовал. Нина Ивановна — тоже старая лагерница, как и он, прихлебывала маленькими глоточками кофе из маленькой чашечки и невозмутимо отвечала на яростные филиппики возражавшего ей по всем пунктам Льва Николаевича, который, как известно, был сам большим специалистом по “Слову” и далее написал книгу о проблеме его хронологии. В кулуарах Нина Ивановна говорила, что лагерь по-разному действует на человеческую психику, что Лев Николаевич в этом смысле остался на всю жизнь ушиблен лагерем. Но кажется, он и сам этого никогда не отрицал.