Журнал Наш Современник №12 (2002)

Журнал Наш Современник

Но хуже всего было в Прибалтике. Там, собственно, никогда хорошо-то и не было. Глухое сопротивление советской власти постоянно исходило от населения этих маленьких, но вредных по своему характеру, холодных и упрямых народов. К этому все как-то привыкли и не очень обращали внимание. Куда им от нас деваться? Ничего ведь своего нет. Ни нефти, ни газа, ни железа, ни угля, ни даже электри­чества. Всю промышленность мы им построили. Все порты, железные дороги, аэродромы сделали мы, и мы же их эксплуатируем. В промышленности работают одни русские, ну еще украинцы да белорусы. Эти жмудины болотные только землю ковырять да скот доить, еще торговать и в райисполкомах строить из себя начальст­во могут. Куда им! По-русски толком говорить так и не научились.

Но самоуверенность

эта стала сменяться беспокойством. Прибалтийский нарыв назревал и все больше давал чувствовать себя. То, что дело плохо, стало особенно ясно после всесоюзной партконференции. Сидевшие впереди на правом фланге одним блоком прибалты открыто демонстрировали свою “особость”, в дискуссии о перестройке почти не участвовали, демонстративно то и дело голосовали против предложений президиума и главное — делали все это под руководством своих партийных вожаков. Если кто-то поначалу и полагал, что выйдет сейчас на сцену Дворца съездов Бразаускас или Рюйтель, признает наличие опасного националистического уклона, покается, попросит прощения у конференции и пообещает прижать к ногтю своих националистов, то надежды на это вскоре развеялись как дым. Не было в Прибалтике больше таких руководителей, не на кого оказалось Москве там надеяться, взаимная отчужденность нарастала, и выхода из этой ситуации видно не было.

Посылал в эти республики перед пленумом Горбачев своих людей искать компромисса с местным начальством. Ездил и Тыковлев. Литовская печать даже хвалила его за гибкость и нестандартные подходы, которых другие московские представители не проявляли. Но положение не улучшалось. Скорее, наоборот. Все громче шумела прибалтийская эмиграция, требуя выхода Эстонии, Латвии и Литвы из состава Союза. Вопрос этот то и дело поднимал Рейган, а вслед за ним и шведы, датчане, исландцы. Печать — советская и партийная! — в этих республиках ежедневно писала о сговоре Риббентропа с Молотовым, приведшем к оккупации Прибалтики советскими войсками в 1940 году. Все новые прибалтийские журналисты и научные авторитеты обсасывали на разные лады тему возможности выхода из состава СССР в соответствии с советской же конституцией. Участились незаконные демонстрации, проявления враждебного отношения к советским военным, хамства в отношении русских в магазинах, на транспорте, в других общественных местах.

Тема эта живо обсуждалась собравшимися у витрин с документами. Кто говорил, что пленум вот ужо наведет порядок. Другие безнадежно махали рукой в ответ и спрашивали: “Кто наводить-то будет? Профукали мы, товарищи, Прибал­тику. Скоро и весь Союз профукаем. Вон видите, Бразаускас тот же петухом прогуливается. Не боится. А ведь знает, сукин сын, что за такие дела ему не на пленум бы ехать, а давно на Лубянке сидеть положено. Только кто посадит? Отец перестройки? Как же, как же! Тогда и ему вместе с Бразаускасом садиться надо. Хорошо бы! Глядишь, бардак бы этот закончился. Довели страну до ручки”.

Послушав эти разговоры, Андрей прошел в зал заседаний. Привычно занял место слева в шестом ряду за пультом из лакированной карельской березы. Поздоровался с соседями, попытался поговорить с маршалом Пельменниковым. Не получилось. Сердит был маршал, как видно, на пленум и весь свет. Неудивительно. Горбачев разоружал армию, шел на все новые односторонние уступки американцам. Добро бы сделал одну-две уступки. Но уступки входили в систему, и каждый дурак уже понимал, что Генеральному не нужна сильная армия, не нужны маршалы и генералы. Собрался он жить дальше без них. Как это у него получится, никто толком не знал. Но что именно туда клонит он вместе со своим новым министром иностранных дел хитрым грузином Шеварднадзе, это-то все давно учуяли. Вот и смотрел волком Пельменников в улыбчивые лица пожимавших ему руку, думая про себя, что ждут они все не дождутся, когда Генеральный учинит разгон непобедимой и легендарной вместе с ее руководителями. Предвкушают, значит, и его, Пельменникова, политическую гибель. Но маршал сдаваться не собирался. Кто, собственно, он такой, этот ставропольский выскочка? Не таких видели. Известно, чем кончит.

Андрей вернулся в фойе, где небольшими группками прохаживался народ. В дальнем углу громоздилась высокая фигура Ельцина. Разжалованный кандидат в члены Политбюро и бывший секретарь ЦК нерешительно улыбался каждому проходившему мимо. С ним мало кто здоровался за руку. Одни опускали глаза, другие нерешительно кивали в знак приветствия и проходили мимо. Говорили, что путь Ельцину назад в политику закрыт. Пусть поработает теперь по специальности заместителем председателя Госстроя СССР. А там, глядишь, вскоре и выяснится, какой он строитель. В своем свердловском институте не делу учился, а в волейбол играл. Диплом у него липовый. Со стройки по окончании института скоренько сбежал на партработу. Теперь с партработы выгнали. Будет плохо работать в Госстрое — и оттуда попросят. А то, что он пока еще в составе ЦК остался, так это дело временное. Постоит, постоит тут еще пару месяцев в фойе, а потом и исчезнет. Правда, он-то думает, что еще вывернется. Выступит удачно на пленуме, попросит новое назначение, извинится. Да только крепко на него обиделся Генеральный.

Андрей почувствовал неудобство за окружавших его коллег. Ну, сделал Ельцин ошибку, ну, сложный он, не всегда приятный в общении человек. Все так. Но для многих из присутствующих здесь он старый товарищ, если не личный друг. Попал твой друг в беду, так будь же ты человеком. Не 1937 год сейчас.

Андрей мало знал Ельцина, никогда не ссорился с ним, ничем ему не был обязан. Более того, сама мысль о том, что Ельцина убрали из высшего партийного руководства, порождала в его душе чувство какого-то успокоения. Крутой, непредсказуемый человек. Костолом, не отягощенный излишним интеллектуальным багажом и моральными принципами. Черт его знает, что может натворить, если дорвется до власти. Но ведь не дорвался!

Андрей упрямо нагнул голову, подошел к Ельцину и пожал ему руку на виду у всех. В конце концов, подумал он, это обязанность всякого порядочного, уважающего себя человека.

— Как ваши дела? — заулыбался Ельцин. — Дома все в порядке?

— Спасибо, Борис Николаевич. Все в порядке. Надеюсь, что у вас тоже. Читал вашу статью в “Московских новостях”. Ее, кстати, опубликовали в ФРГ. Она вызвала интерес.

— Да? — оживился Ельцин. — А мне не сказали о публикации в Германии. Пришлите мне, пожалуйста, вырезку.

— Уже послал, — ответил Андрей. — Видно, еще не дошла до Госстроя.

— Как же так? — опечалился Ельцин.

— Обязательно придет, — обнадежил его Андрей, подумав, что на самом деле, конечно, не придет. Не отдадут Ельцину эту несчастную вырезку из газеты те же люди, которые сейчас норовят обходить его стороной. Почему? Да просто так. На всякий случай. Когда настанет время добивать Ельцина, тогда и скажут, что слали тут некоторые ему статьи и письма, а я вот не допустил... Хотя чего не допустил-то? Чушь какая-то. Но все же, все же. В решающие моменты истории, как оказывается потом, было очень много неизвестных ее вершителей.

Заседание пленума, как обычно, началось многословным и бестолковым выступлением Горбачева: “С одной стороны. С другой стороны. Надо, однако, идти вперед. Появились трудности. Нужны нестандартные подходы и взвешенные решения”.

Потом пошли выступления. Тоже по большей части без царя в голове. Дело в том, что выступать на пленуме — это не только себя показать, но еще и что-нибудь попросить. Секретарю обкома позарез нужны еще 150 автобусов, у него коммунальный транспорт на последнем издыхании. Министру нужны фонды. Без них он скоро пузыри пускать будет, а Госплан вместе с Рыжковым фондов не дает. И наплевать секретарю обкома или министру, что собрались будущее Советского Союза обсуждать. Они про свое наболевшее. А что? Разве, если автобусы дать или фонды выделить, Советский Союз не укрепится? Укрепится, да еще как! Так что пускай себе Генеральный про Фому, а мы все же про Ерему. Занесут наши просьбы в протокол пленума ЦК. А раз занесут, то обязаны будут разобраться. Глядишь, что-нибудь области или министерству, в конце концов, и обломится.