Журнал Наш Современник №12 (2002)
Шрифт:
Подхватив злополучный кейс, Тыковлев захромал через проспект к девятиэтажному серому дому с невысоким каменным крыльцом. Вокруг было тихо и пусто. Над подъездом тускло горела электрическая лампочка. У двери мерз полосатый кот, терпеливо ожидая возможности войти в теплоту дома. Трудно было сказать, сколько он так сидел. Похоже, долго, поскольку появление Тыковлева встретил с явным воодушевлением.
Тыковлев потянул на себя покрашенную в неприветливый кирпичный цвет входную дверь и пропустил вперед кота. Потом вошел сам. В подъезде было темновато. Вверх вела темно-серая бетонная лестница, в конце
— Что он сказал? — стал вспоминать Тыковлев. — Ах да, третий этаж. Поеду лучше на лифте. Наверно, работает. Дом вроде чистый, приличный.
Поискал глазами кнопку вызова, нажал. Что-то щелкнуло, в шахте загрохотало. Значит, кабина начала спускаться вниз. Облегченно вздохнув, Тыковлев поправил шапку и стал напряженно смотреть наверх в ожидании лифта. В этот момент ему показалось, что кто-то зашевелился там, внизу, на темной лестнице. Тыковлев повернулся и в тот же момент ощутил резкий удар сзади по голове. В глазах вспыхнули красные и зеленые сполохи. Потом наступила тьма.
* * *
Покрашенный светло-голубой краской КамАЗ неуклюже вывернул с Профсоюзной на улицу Гарибальди и, проехав с десяток метров, со вздохом остановился. Опустив подбородок на баранку руля, шофер вперил скучающий взгляд не то в стекло машины, не то в группу бездомных собак, вальяжно разлегшихся на бывшей детской площадке, окруженной толпой ларьков с разноцветными бутылками и импортной снедью и украшенных для какой-то неведомой цели надписями на английском языке.
Следом за КамАЗом из-за угла вышли двое. Мужики лет за тридцать. Оба в камуфляже с непременной тельняшкой, проглядывающей сквозь открытый ворот. Обветренные, загорелые лица. Похмельные глаза. Непрерывно жующие челюсти. Неторопливые, как бы выполняемые через силу движения. Один тянул за собой по асфальту большую совковую лопату. Она то скрипела и стонала, то издавала на неровностях почти мелодичный звон. Другой с достоинством нес обтрепанную метлу, вскинув ее на плечо, как винтовку.
— Приступаем, бляха-муха, — со значительностью на лице и в голосе произнес первый с лопатой, останавливаясь неподалеку от заднего борта КамАЗа. — Давай, Миша!
Вздохнув, Миша деловито начал мести мусор, скопившийся между бордюром тротуара и проезжей частью. Было его там немного. Едва на пол-лопаты наберется.
— Ты где метешь-то? — оживилась стоящая на автобусной остановке бабка в видавших виды трениках фирмы “Адидас”. — Не видишь, что ли, сор где? Вон вокруг сколько! — Бабка укоризненно повела рукой, указывая на набитые пластиковыми стаканчиками и цветными упаковками лунки чахлых деревьев, торчащих из асфальта. Потом ткнула пальцем в сторону бывшей детской площадки, занятой ларьками и бездомными собаками: — Туда вон и иди. Тебе Лужков за это деньги платит.
Лопата с мусором вознеслась вверх и, описав дугу, в очередной раз вывалила в кузов КамАЗа несколько щепоток мусора. Застывший в немом созерцании шофер пришел в себя и оторвал подбородок от руля. Взревел мотор, протаскивая грузовик еще двадцать метров, и вновь со вздохом остановился. Мастер совковой лопаты важно проследовал за грузовиком мимо скандальной бабки в трениках.
— Не
— Да что ты делаешь-то? Ведь ничего не делаешь! Улица как была, так и осталась грязная. А он, вишь ты, нанялся. Частный предприниматель! А вы чего молчите? — вдруг ожесточилась бабка на молчаливо стоящих вместе с ней на остановке. — Ждете, когда все разворуют? — И, не встретив поддержки, всплеснула руками: — Ой, да что же это делается! Куда же мы идем?
Голос бабки постепенно становился неуверенным. Она ловила и никак не могла поймать глаза стоящих. Ускользали они в сторону или опускались в пол. Молчание сокрушало бабку. Махнув рукой, она отвернулась в сторону.
Тем временем совковая лопата опять наполнилась. Привычным движением взлетела вверх. Фыркнул мотор. Грузовик проехал очередные двадцать метров. В одном из ларьков на полную громкость врубили музыку: “Воруй, воруй, Россия, всего не украдешь!” — понеслось по улице.
— Интересная запись, — вдруг заговорил стоявший рядом с Андреем майор милиции. — Я еще такой не слышал. Во, дают ребята! Я, пожалуй, жене куплю. У нее сегодня день рождения. Пускай гости посмеются.
— Чего смеяться? — вспыхнул Андрей. — Плакать хочется.
— А чего плакать? — удивился майор. — Музыка...
— Ну как же? Этот грузовик, метла, лопата, шофер. Акционерное общество закрытого типа! Бред какой-то, страшный сон. Как вообще может существовать такое акционерное общество? А песня?
— Э-э-э! — протянул майор. — Это понимать надо. Конечно, акционерное общество. Но не для того, чтобы улицы убирать, а для того, чтобы деньги из московского бюджета получать. Те самые, что мэрия на уборку улиц выделила. Их без акционерного общества оттуда не выцарапаешь. Для того и общество. Потом эти деньги с мэрией же и поделят. А улицы пусть метут лопоухие. Рубите бабки!
Майор весело подмигнул и устремился к музыкальному ларьку.
Была суббота. Дул сильный ветер, который всегда гуляет в Царском Селе, что у метро “Новые Черемушки”. Светило неяркое осеннее солнце. Копошились вороны в мусорных баках. Вокруг деловито сновал народ, наряженный в турецкие кожаные куртки и трикотажные рубашки, размалеванные самыми немыслимыми и непотребными надписями. Молодые люди неопределенной профессии неторопливо посасывали пиво из откупоренных бутылок, перекидываясь матерными репликами. Кто-то шуршал газетой “Московский комсомолец”, водя пальцем по репортажу о визите в один из венгерских бардаков. Было смутно и тоскливо.
Автобус все не появлялся. Толпа понуро ждала. Ждала молча, устремляя взгляды в направлении Царского Села. Тягость молчания опять нарушила бабка в трениках. Нерешительно потоптавшись на месте, она с вызовом начала громкий монолог:
— Стоите и молчите. А раньше, глядишь, изорались бы все. Как же, как же! Автобус вам полчаса как не подают. В райком жалобу бы написали. От социализма камня на камне не оставили бы. А сейчас стоите, как собаки побитые. Пенсии нет. Зарплаты не дают. Автобусы не ходят. Жрать нечего. И жаловаться некому. Чего не орете-то? Поджали хвосты. Вот оно как. А почему поджали? Боитесь их больше, чем коммунистов?