Журнал Наш Современник №2 (2003)
Шрифт:
Г. О.: В октябре прошлого года в печати прошло сообщение, что на заседании Российского организационного комитета “Победа” под председательством вице-премьера Валентины Матвиенко обсуждался вопрос о введении в школьную программу нового предмета — “Истории Великой Отечественной”.
H. M.: Да, но это заседание было интересно прокомментировано. РИА “Новости”, со слов чиновника Минпроса, сообщает: “Стремление к раскрытию реальной правды не должно заслонять величия подвига...”. Вы заметили, что здесь “подвиг” и “правда” — антонимы.
Да, возвращаясь снова к правде о Сталинграде. Раз нет пророка в своем отечестве, давайте обратимся
В свое время меня попросили написать краткое предисловие к очень искренней и честной книге писателя-фронтовика Михаила Алексеева “Мой Сталинград”. В этом автобиографическом романе автор рассказывает о музее союзников в Нормандии, посвященном истории Второй мировой войны. Авторы музейного комплекса ведут посетителей от входа с датой “1939 год” к победной дате “год 1945” через преисподнюю войны. И вот в самом пекле войны, на нижних ступенях спиральной лестницы, экскурсовод просит экскурсантов поднять головы вверх. Там наверху зажигается одно слово: Stalingrad. И после этого лестница сквозь грохот снарядов, вой сирен, кадры кинохроники выводит тебя к свету.
Есть свидетельства такого рода и в нашем музее-панораме “Сталинградская битва”. Одним из первых прислал в 1943 году проект памятника героям Сталинграда архитектор из Чили. Вот куда докатился гром победы!
Г. О.: Николай Кириллович, на большинство посетителей Мамаева кургана производят впечатление не только семидесятиметровая фигура Матери-Родины, стяги на стенах Пантеона, но и говорящие стены-руины, обрамляющие лестницу. Немеркнущий голос Левитана, звуки песни тех лет...
Н. М.: Да, “говорящие стены” — это одна из идей Евгения Викторовича Вучетича, воплощенная в камне и бетоне на кургане. Я сейчас подумал о другом. Стены — говорят... А умеем ли мы говорить о наболевшем, о святом для нас? Не забыли ли в рыночных баталиях и в битвах за трансферты главные слова, самые сокровенные понятия? Мы же видим, как опять в мире политические или великодержавные амбиции загоняют людей в новый тупик. Тупик насилия и жестокости.
И последнее. Грустно это говорить, но для многих героев войны эти торжества — последний парад. Давайте на них подравняемся хоть немного...
Анатолий Михайловский • Крепость духа (Наш современник N2 2003)
Анатолий Михайловский
Крепость духа
В каких бы отдаленных от своего города местах я ни побывал, на мой рассказ, что живу я в Доме Павлова, собеседники морщат лбы и недоумевают: “Но как же там можно жить? Это ведь руины, оставшиеся в напоминание о страшных днях Сталинградской битвы”. Люди часто путают разрушенную громаду бывшей мельницы (на немецких картах — крепость), вошедшей в комплекс музея-панорамы “Сталинградская битва”, со стоящим через дорогу домом-солдатом, на фронтальной стене которого в бетоне отлиты имена его защитников. И лишь у участников Великой Отечественной затуманивается взор, и они пожимают мне крепко руку, а то и прижимают к груди, к золоту наград, словно встретив боевого товарища.
Но я им по возрасту неровня. Когда в жутком огненном смерче горел Сталинград, бросая страшные блики на Волгу, а потом, словно в оживших библейских писаниях, загорелась и сама вода, а укрывшиеся в подвалах знаменитого в будущем дома жители вжимались телом, лицом в кирпичное крошево и глохли от близких разрывов авиабомб, я, четырехлетний мальчишка, хоронился с матерью от тех же гостинцев с неба в сырой земляной щели на окраине Грозного.
В годы существования ГДР смотритель музея маленького немецкого городка, узнав, что я живу в Доме Павлова, признался, что в пору битвы на Волге штурмовал его. Заголив рубашку, он показал страшный уродливый шрам на животе. Может быть, украинец Собгайда, русский Черноголов или узбек Турдыев, славившиеся меткими бросками гранат, оставили пришельцу эту отметину. Старый смотритель музея, проникновенно глядя мне в глаза, искренне, с волнением говорил, что минувшее — урок для всех немцев навеки, и больше никогда, понимаете, никогда немцы не ввяжутся ни в какую военную авантюру. Похоже, он искренне в это верил. Но вот прошло всего полтора десятилетия после той встречи. И вновь — самолеты, но уже не со свастиками, какие я детским пронзительным зрением видел кавказской ночью на крыльях взятого в перекрестья прожекторов стервятника, а с тевтонскими крестами, c немецкой точностью и аккуратностью стали бить по сербским мостам, по телевизионным вышкам, домам престарелых, жилым домам, памятникам культуры.
В пору натовской агрессии на Балканах Волгоградская областная Дума приняла решение: отменить процедуру торжественного открытия немецкого кладбища под селом Россошки Городищенского района и связанные с этим визиты представителей правительства ФРГ и официальных лиц. Ибо ничего они не поняли, не помнят и ничему не научились. Вдовы, сыновья, внуки непрошеных гостей могут приехать и в скорби постоять у собранных с полей костей. Но никакой помпезности, никаких торжеств.
А то что же? Пройдет время, и они будут просить устроить свои кладбища где-нибудь в окрестностях Белграда? Впрочем, нынешние асы не так смелы, как их предки, бомбят чуть ли не из космоса. Их предки заходили на Дом Павлова на бреющем. Правда, защитники Дома, сражаясь “не по правилам”, не раз наводили немецкие бомбардировщики на немецкие же цели.
...Но, Господи, до чего же похожи руины мельницы напротив Дома Павлова, как слепец, глядящий своими окнами-провалами на Волгу, на разрушенные корпуса “Заставы” в Белграде, разбитые фабрики и жилые дома. Сербы сражались, они унаследовали дух Сталинграда.
...В те жуткие недели на экранах нашего пронатовского телевидения засек я, видимо, по недосмотру не вырезанный кадр. Среди сербского воинства мелькнуло курносое девичье лицо с русой косой. А на боку у дивчины — огромная сумка с красным крестом. Неужели в разгар жлобских споров — помогать или не помогать? — русские девчата уже добровольно выполняли свою роль сестер милосердия? Позже выяснилось: так оно и было.
Я хорошо знал одну такую женщину, которая без лишних слов в такой ситуации взяла бы санитарную сумку и без колебаний пошла бы в пекло сражений. Ибо и в Отечественную она была бойцом-добровольцем. Мемориальная доска с ее именем укреплена на торцовой, выходящей к разрушенной мельнице стене Дома Павлова.
В самые ее блистательные годы, когда она прославилась книгой “Сестренка батальона” и другими, повествующими о войне, стихами, в ее квартире № 1 в Дома Павлова всегда были гости: однополчане из знаменитого 10-го Уральского добровольческого танкового корпуса, видные военачальники и вдовы погибших солдат, пришедшие к ней по-бабьи выплакать свою горесть. Она не жалела времени, принимала всех. А потом до глубокой ночи не гас свет в квартире первого этажа.