Журнал Наш Современник 2009 #1
Шрифт:
Из поликлиники он отправился в гараж механического завода, едва-едва дышавшего в последние годы, и где у него еще оставались знакомые. Поговорив с одним, он выпросил за сто рублей старый, но в рабочем состоянии бен-дикс, потом зашел к аккумуляторщику. За триста рублей договорился об аккумуляторе. Пусть тоже "бэ-у", пусть. На сезон хватит, а там видно будет.
Распорядившись, Бунтов заглянул на автостанцию, чтобы не мять зря ноги, а подъехать на автобусе. Встав в очередь у кассы, неожиданно встретил соседа - Семена Пичугина, которого не видел года три или четыре. Возвращался Семен из заключения, если судить по его кирзачам, поношенной нейлоновой куртке и коротко стриженной голове, едва прикрытой кепкой со
– Николаич, привет! До автобуса двадцать минут - отметим встречу!
В другой бы раз Бунтов и не подумал отказаться, а сейчас это приглашение как ножом по сердцу резануло, подумал, внутренне содрогнувшись: "Не хватало счастья встретить этого рыжего обезьяна!" Поэтому и отказался:
– Семен, рад бы, да не могу! Язва замучила! Только что из больницы.
– Тогда я в одинаре!
– махнул рукой Пичугин.
Семен достал из рюкзака початую бутылку, заткнутую пробкой из смятой газеты, при всех глотнул из горлышка и вытер мокрый рот с налипшими на губах крошками. Потом, пока дожидались автобуса, он выспрашивал и выспрашивал у Бунтова о жизни в слободе: о своих дружках, работают ли ларьки, появились ли новые люди - обо всем. Андрею даже надоело отвечать, и он обрадовался, когда подрулил автобус до Перловки. В автобусе Семен по-прежнему обдавал Бунтова перегаром, от запаха которого его едва не стошнило. Поэтому и вышел раньше, в Нижней слободе, сказав Семену, что, мол, надо зайти в хозяйственный. Пичугин было потянулся за ним, но Бунтов остановил:
– Ты, малый, к матери спеши, она все глаза проглядела!
В магазин Бунтову, конечно же, не надо было идти, поэтому пришлось пылить до своей слободы пешком. Кое-как допылил, а Валентина сразу с вопросом:
– Ну и как?
– Нормалек… Немного, правда, помучили, но обошлось… Врач сказала, что теперь я на два года застрахован. А если вдруг сорвусь, то смертельный исход может быть!
– О, Господи! Чего же это они такую строгость-то напускают?!
– Иначе нельзя… Слабы стали мужики. Только страхом смерти иных заставишь бросить пить… - сказал Бунтов с серьезным видом.
– Денег-то хватило?
– спросила Валентина и внимательно, даже строго посмотрела мужу в глаза.
– Стольник остался… - Бунтов нехотя достал сто рублей.
Жена взяла деньги и сразу отстала с вопросами, и Андрей успокоился, знал, что более не придется врать.
Он пообедал, хотел отдохнуть, потому что с утра так находился, что теперь гудели ноги, но лишь перекурил, а потом сразу переоделся и отправился к трактору, решив сегодня же заменить бендикс. Правда, сперва мысль напополам делилась: "Что теперь делать с оставшимися деньгами, которые якобы уплатил врачу?!" Думал-думал и придумал: прежде всего, вернуть Валентине кошелек с деньгами и хотя бы канистру солярки для трактора
купить. Бунтов даже набрал тележку мусора, чтобы иметь законный повод съездить к оврагу и попытаться найти выброшенный кошелек. И он сразу нашелся! Лежит и поблескивает, словно солнечный зайчик, никелированными застежками. Удача! Положил Андрей в него деньги точно в таких же купюрах, в каких взял, и в тот же день толкнул кошелек за буфет, чтобы при первом же подходящем случае "найти". Когда разделался с кошельком, то вновь подступил к трактору и возился с ним до вечера, хотя Валентина всякий раз, проходя мимо, ворчала:
– Опять ерундой занимаешься…
Но Бунтов не обращал внимания на нее, зная, что она это говорит по привычке, радуясь в душе, что он побывал у врача. Когда Бунтов лег спать, то вдруг понял, что все еще не определился, как жить дальше, не верилось, что пьяные заморочки разрешились сами собой. Как все легко получилось: сказал себе "Нет!" - и, пожалуйста, вот оно: бери и пользуйся. Единственное, что Бунтова пугало, так это неизвестность: хватит ли терпения не оста-каниться в один прекрасный момент, когда вдруг тот же Петрович по-дружески попытается соблазнить, хватит ли духу отказаться? И Бунтов решил, что хватит. Ведь он же "зашитый", как говорят мужики! Он - отрезанный ломоть для настоящей компании. И хотя Валентина просила никому в слободе не говорить об этом, но Бунтов сам, еще днем, когда возвращался из города, пустил среди мужиков о себе слух: "Мол, пришлось это сделать. Иначе жена из дому бы выгнала!"
Валентина словно знала о мыслях, которые терзали мужа в последнее время, и сперва сделала вид, что заснула, а потом повернулась, обняла и шепнула, усмехнувшись:
– От тебя опять стало пахнуть трактористом!
Он даже рассмеялся от ее слов и прижал к себе, поцеловал, и она не фыркала, не сопротивлялась, как сопротивлялась в последнее время, а, казалось, только ждала сегодняшней ночи.
Через два дня Бунтов привез с Коляней Фроловым на его мотоцикле аккумулятор и, перекрестясь, попытался завести "Беларусь". Когда со второй попытки мотор гневливо выдохнул облако черного дыма, то даже Валентина выскочила из дома и по привычке напустилась:
– Чего опять вытворяешь-то?
– Вытворяю вот… Пришла пора огород под картошку пахать!
Когда же через несколько дней Валентина нашла пропавший кошелек и похвалилась находкой, то Андрей, находясь в плену настроения, укорил:
– На меня ведь грешила…
– Сперва-то на цыганок, а потом на тебя, это верно. Особенно когда от Авдотьихи бутылку за бутылкой тягал.
– Кто тебе такую глупость сказал?!
– Люди добрые…
– Слушай брехню, еще не то нагородят!
Пять слобод окружают древний городок Лонск, к которому все они относятся административно. Есть и еще одна - Казачья Засека, где с рождения живет Бунтов. Эта самая молодая, как считают, слобода, состоит из трех улиц и административно почему-то не входит в Лонск. Родилась она, видимо, в ту пору, когда утверждалось понятие "казак", возникшее на юге рязанской земли, прижившееся на Дону и вернувшееся из вольных степей в родные пределы, где в это время строили Засечную черту, или Засеку, - оборонительную линию Московского государства.
Казачью Засеку особенно хорошо можно разглядеть со стометрового лон-ского холма. Сперва под горой завиднеются крыши Стрелецкой слободы, Затинной, где прежде жили мастера зелейного боя, а за разливом Лони, перегороженной плотиной ниже по течению у города Электрика, взору откроется Нижняя слобода. Потом прихотливым изгибом засеребрится речка Алешня, ставшая заливом водохранилища, и завиднеется Никольская. А напротив ее, слева от перловской дороги, покажется Казачья Засека, вытянувшаяся почти до горизонта. Когда-то в центре слободы стояли церковь, три
магазина с провиантским складом, почта, аптека, школа. Но церковь в тридцатые годы снесли под корень, два магазина переделали под колхозные кладовые. В начале шестидесятых закрыли почту. Аптеку же в перестройку приспособили под здание администрации сельского поселения, как теперь стали называть прежние сельсоветы. Так теперь и жили местные люди, сделавшиеся поселенцами на родной земле, пытаясь жить так, чтобы не зариться на государственную казну, а рассчитывать лишь на собственные силы. Поэтому не удивительно, что однажды глава администрации - Марьяна Половинки-на - предложила на сходе легализовать бизнес Авдотьихи, а поступившие таким образом в казну администрации средства направлять на ремонт водопровода и принудительное лечение от пьянства особо нуждающихся мужиков. Люди, конечно, смеялись и понимали горечь слов Половинкиной, находившейся на посту главы еще с советских времен, когда хоть какие-то средства, но поступали.