Журнал Наш Современник №3 (2004)
Шрифт:
Мать Вали Варвара Семеновна увидела его, обсуждала со всеми: “Щупленький, маленький, не могла настоящего парня найти? Сидела, сидела дома, и вот тебе, нашла!”
— Мама, это не я его нашла. Мы нашли друг друга. Мал золотник, да дорог. Откормлю.
* * *
Раз пошли на танцы. Валю оренбургские парни приглашают, здороваются. Юра: “Почему тебя приглашают?” — “Да знают меня”. — “Нет, — говорит Юра, — нам надо жениться, а то потеряешь тебя”.
* * *
Юра послал ещё до свадьбы фотографию Вали в Гжатск: “Нравится или нет?” Мать с отцом ответили: “Нравится-то нравится, а как у неё душа?” — “А душа у неё еще лучше,
* * *
Варвара Семеновна: “Ты уж мою дочь не обижай, она у меня младшая, последняя”. — “Мама, вот стану я генералом, а Валя ваша генеральшей, тогда скажете”. Варвара Семеновна безнадежно махала на него рукой и смеялась вместе с ним, не в силах сдержаться.
Мария Ивановна Калашникова, старшая сестра Вали. (Спокойная, добрая, рассказывая, плачет.)
25-го был банкет в клубе, юбилей в честь 50-летия Ивана Макаровича Крышкевича. Потом Юра привел друзей. Много. Пили сухое вино у нас, говорили шёпотом — девочки спали.
26-го привез из города точилку ручную. “Марусенька, на наших ножах можно в космос ехать — не порежешься. Как будто, понимаешь, мужика нет в доме”. Долго точил на кухне ножи, что-то напевая, прикрутив точило к борту стола. Так наточил, что я потом, уже потом, долго резалась, почти каждый день резалась. И Валя резалась.
Ночь у меня была плохая. Я спала в большой комнате. Вдруг просыпаюсь от грохота ужасного. Вскакиваю. Упала отчего-то картина, висевшая на стене. Картина Алеши Леонова. Упала на часы настольные, какие-то сложные, подарочные часы, и тут же кубки. У меня ужасно разболелась голова. Юра не проснулся, он всегда очень крепко спал. Утром я говорю Леночке: “Иди, посмотри, папа проснулся?”. Он лежал и слушал приёмник. Вскочил, сбегал на зарядку. Я было взялась котлеты жарить, а он говорит — в столовке поем. Ушел. Мы с Леной засобирались в Третьяковку, в Москву. Отправили в садик Галочку. Вернулся Юра. “Эту чертову бумажку забыл”. — “Что за бумажка?” — “Да пропуск на аэродром”. Он бегом по лестнице, не стал вызывать лифт. Да, а утром я ему сказала, что упала картина. Он пришел, посмотрел. “К счастью, — говорю, — ничего не разбилось, часы целы, даже идут”. “Лучше бы разбилось, это было бы к счастью”, — сказал он.
Вечером ушел. “Пойду с Федей в гараж, повожусь”. Но вернулся довольно быстро, сказав, что завтра полет, еще 300 часов он налетать должен. Принял ванну, поел и лег.
В дверях утром, уходя, сказал, что с аэродрома поедет в Москву, в какой-то журнал, и вернется поздно.
Мы с Леночкой приехали часа в четыре. Дома, видно, никого не было. Зашла в кабинет — горит глазок большого приёмника. Это на него было непохоже, чтоб забыл выключить приёмник. Он меня всегда критиковал: “Склероз у тебя, Марусенька, транзистор забыла выключить”. А я вечно на кухне забывала выключать маленький приёмник. А тут, думаю, я тебя тоже поймала...
Вечером 27-гo слышу — машины дверцами под окнами — хлоп, хлоп, а Юры нет. Валя звонит (из больницы): “Юра приедет, пусть позвонит”. А Юра не позвонил. Это было на него непохоже. Ночь прошла плохо. Утром люди приходят, уходят, никто ничего не говорит. Вздрагиваю на звонок. “Мария Ивановна, мы должны сообщить вам, что Юрий Алексеевич вчера трагически погиб”. Я так и хлопнулась. Очнулась, всё не верю. Потом по радио сообщили. Тут и Валю привезли. Она вошла в дом, глаза огромные: “Где девочки? Где девочки? Где девочки?”...
Леонов
Утро было хмурое. Я с товарищами занимался тренировочными прыжками с парашютом. Первый заход — выбросились все, на второй заход не пошли, потому что стала надвигаться низкая облачность, не знаю, ну, метров 200. В это время прошел над нами самолет. И вдруг под определенным углом, на высоте, которую мы засекли, произошел взрыв. Очень тревожно стало. Гагарин не вернулся. Прошло 20 минут, как кончилось у них топливо.
Валя, жена Юрия Гагарина.
24-го, в воскресенье, он меня “украл” из больницы в последний раз. (“Юра дважды “воровал” Валю из больницы, а вечером оттуда звонили, и он ее отвозил”, — говорила Мария Ивановна). В субботу позвонила и сказала: “Приезжай, как в тот раз”. (Рядом были сестры.)
27-го я не могла дозвониться, может быть, отключили телефон, подумала я. Утром пошла снова звонить, а меня зовут к телефону. Мороз приедет из штаба ВВС и Николаевы супруги. Думаю — что это человек не стал ничего объяснять и почему едут Николаевы?
Пошли в палату.
— Произошло несчастье.
Я всё поняла, только никак не могла поверить, что на самолете.
* * *
Любя Юрия Гагарина, мы помещали его своими мыслями и чувствами в тот заветный уголок души, который не хочет знать грязи жизни, в котором вечно теплится радость, счастье и надежда. Мы любили через него лучшее в себе, в нашем народе, в нашем обществе. Думая о нем, мы гордились тем, что принадлежим к человеческому роду.
...Простота, русская хватка, смелость, любовь к жизни, непоколебимое чувство совершенства, его солнечная улыбка — вот за что мы любим его. Он олицетворял в себе черты русского национального характера — склад русского ума, силу и энергию. Как Че Гевара, как Жерар Филип отразили красоту своих народов. Люди пожилые видели в нем своего сына, молодежь — лучшего своего ровесника, дети — человека, каким они хотели бы стать.
Непомерный груз славы он нес достойно.
Публикация Е. ЧИВИЛИХИНОЙ
Мария Фомина • Псков Саввы Ямщикова (Наш современник N3 2004)
Мария ФОМИНА
Псков Саввы Ямщикова
В последние годы писать мемуары стало модно и престижно. Вариации на тему “Мой двадцатый век” заполонили книжные магазины. Авторы известные, малоизвестные и почти неизвестные спешат оповестить нас о своих судьбах, мыслях, любовях. Тем более приятно встретить в этом потоке автобиографий книгу несуетную, целью которой избрана не самореклама, а “дума о родине”.
Книга “Мой Псков” написана известным реставратором, искусствоведом, собирателем — в лучшем смысле этого слова — русского древнего и провинциального искусства Саввой Ямщиковым. Имя его еще в советские времена было хорошо знакомо не только профессионалам, но и многим любителям русской старины. Вся его жизнь — это подлинное соединение “сухой теории” искусствознания с практикой кропотливой восстановительной и охранительной работы и заботы о русской культуре.
Псков — одно из мест художественной службы Ямщикова, его патриотического служения. Недаром книгу предваряет вступительное слово Валентина Распутина. Ямщикова и Распутина роднит глубокое понимание духовных основ русского искусства, нежное и бережное отношение к его провинциальным корням.