Журнал Наш Современник №9 (2001)
Шрифт:
Сшивать это пространство по ниточке неизмеримо тяжелее, чем рассекать. Административными мерами тут не поможешь. Восстановление духовного поля требует огромного напряжения душевных и умственных сил, нового потока очищенной энергии, еще сохраненной нещадно третируемыми столичным равнодушием и властью русскими писателями.
И с какой радостью слышишь известие о том, что в провинциальной России есть поэты, прозаики, чье слово насущно необходимо каждому читающему, постигающему жизнь в художественном преломлении. На страницах “Нашего современника” постоянно публикуются авторы, молодые и не
В № 5 за этот год была опубликована небольшая подборка из четырех стихотворений белгородского поэта Владимира Молчанова, который печатался у нас и прежде. Подборка замечательная, но полное представление о поэте я получил, держа в руках его последнюю по времени книгу.
Молчанова давно знали как тонкого напевного лирика с неброским почерком, пронзительным, пристальным и внимательным взглядом на окружающий мир, в глаза человека на этой земле. Он обладает той первородной простотой восприятия, от которой уже отвыкли многие пишущие стихи, “слова в простоте не говорящие”. Все в его стихах по-человечески, все естественно, все органично, и эта естественность особенно щемяще отзывается в читательской душе, измотанной и измордованной, ныне, когда воспоминание о родимом доме, возвращение в прошлое, петое и перепетое не единожды, отзывается мучительной болью по безвозвратно утерянному, но эта боль поистине светла, ибо память сохранила то, без чего не может быть будущей жизни.
И снова я вспомнил родимый свой дом,
Где детство промчалось счастливо,
Где рядом с березкой под нашим окном
Смеялась плакучая ива.
Текли надо мною и дни, и года,
Как речки вода говорливо.
И детство, и юность ушли навсегда —
Осталась плакучая ива.
Теперь этой ивы давно уже нет,
Но в памяти вижу, как диво:
Сквозь годы печалей, сомнений и бед
Смеется плакучая ива.
Впечатляет печально-просветленное восприятие быстротекущего времени, когда оглянуться не успеешь — и жизнь прошла, и — обернулась, словно солнечный коловорот, и утешает смертного человека на каждом своем повороте, а он вслушивается в шум времени и понимает, что смерти нет.
То не роща наряд свой роняет —
Это детство меня догоняет.
Говорит: “Наплевать на усталость,
Посмотри, сколько листьев осталось...”
То не дождь над землею осенней —
Это юность пришла, как спасенье.
Говорит: “Набирайся отваги,
Как земля набирается влаги...”
То не иней упал на дорогу —
Это зрелость спешит на подмогу.
Говорит, как всегда, о насущном:
“Ты не прошлым живи, а грядущим...”
То не землю укрыли сугробы —
Это старость, подруга до гроба,
Говорит, будто листья роняет:
“Это детство тебя догоняет...”
Столь же просветленна молчановская любовная лирика, драматичная и лишенная всего ненужного — надрыва, себялюбия, эгоистичных претензий. Драматизм ее — именно в ощущении невечности длящегося счастья — но и “расставанье — не разлука. А разлука — не беда”. Ибо все возвратимо. Возвращает милосердная природа, для которой нет ни приобретений, ни потерь — и в ощущении этого возврата больше горечи и света, чем в собственных любовных переживаниях.
В каждой капле морской воды
Отражаешься только ты.
Разбиваясь о скалы вдрызг,
Море плещет мильонами брызг.
И идут над землей — погляди! —
Твоего отраженья дожди...
Я не случайно цитирую в этой рецензии стихи Владимира Молчанова из книги “Посвящение”, изданной там же, в Белгороде, шестью годами ранее. В книге “Другие времена” перед нами предстал иной Молчанов — не только лирик, но поэт с обостренным чувством истории (“Похороны Сталина”), автор героического гимна о трех полях русской славы — Куликовом, Бородине и Прохоровском (“Три поля России”), наконец, ироничный, едкий и гневный поэтический публицист, боец за русскую душу и русское сознание, словно вырезающий по камню инвективы в адрес вечных ненавистников Отечества.
Снова пахнет раздором и дракой.
Развели по России бардак.
Уживаются кошка с собакой,
“Демократ” с человеком — никак.
Это ответ всем, кричащим о “правах человека”, естественно, подразумевающим, что есть “люди”, чьи права необходимо защищать — и “недочеловеки”, о правах которых говорить не приходится. “О, как они нас ненавидят за то лишь, что русские мы”. Ненавидят и будут ненавидеть, но и задохнутся от своей ненависти.
Зря ликует нечистая сила,
Ей не выжить на злобе и лжи.
Возродится держава — Россия!
Ну, а прочее все — миражи...
Мы говорим о разрыве единой культурной ауры и возможности ее восстановления. Для меня настоящим открытием был в книге Владимира Молчанова раздел переводов из украинских поэтов, где кроме переложений Тараса Шевченко, Ивана Франко, Василя Симоненко я встретил совершенно неизвестные мне имена Леонида Талалая, Анны Чубач, Оксаны Пахлевской, чьи строчки и целые стихотворения хочется выписывать и читать вслух. Но я ограничусь лишь одним.
Не узнаю пустынные поля.
То ты, Мария, вновь идешь за гробом?
Теперь тут зона, а была земля.
Был чернозем здесь, а теперь Чернобыль.
Здесь было все. Нам прошлое не врет!
И что теперь? И в чем мы виноваты?
Неужто Апокалипсис грядет?
Иль вновь пришли к нам гунны и сарматы?
Все хочет возродиться, хочет жить.