Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год
Шрифт:
Крыжановский удивленно вскинул брови:
— Ты бы лучше рассказал, какие ребята здесь работают.
— А что ребята?! Я ж говорю, огонь ребята! Не свалить, не испугать, нетто-брутто... Шофера классные. Шестьсот туда, шестьсот обратно с песней проскакивают! — Гоша вдруг резко вырулил машину. Мы въехали на небольшой деревянный мост. Крыжановский раскрыл блокнот, что-то записал.
К Усть-Семинскому перевалу подъехали уже в сумерках. За ним, я знал, должен быть Онгудай, место нашего ночлега. Теперь все чаще и чаще нас слепил свет встречного
— Эх, — досадливо проворчал Крыжановский, — осталось-то вздохнуть и выдохнуть...
Вмиг мы очутились в сплошном снегопаде. Белые хлопья в стремительном кружении неслись отовсюду — сверху, снизу, с боков...
Гоша остановил машину, выключил фары. Крыжановский закурил, затянулся и спокойно сказал:
— Это еще не приключение...
Я глянул в окно, потом в лицо начальника дороги. Он, похоже, понял, улыбнулся:
— Небольшой буранчик. Придется подождать...
Снег продолжал лепить машину. Гоша уже спал. А Крыжановский неожиданно для меня разговорился:
— Сам я на Чуйском с 1963 года, родился на Украине, в деревне. Уж не помню, кто и посоветовал: «Иди дорожником. Дело почетное». Пошел. Был и нормировщиком, и десятником, инженером стал, экономистом, главным инженером, кажется, ни одной производственной ступени не миновал. Меня бросало в разные края. Наверное, и позавидовать-то мне нельзя... Не знаю... Сюда-то попал по твердому обещанию, что буду работать в Бийске. В город хотелось: семья, дети маленькие, надо было налаживать оседлую жизнь. Поселочков в моей биографии хватало! Это я к тому, что был момент, когда я чуть отсюда не уехал. И вещи уже запаковал. Заскочил с товарищами проститься. И остался...
Лицо Станислава Ивановича в глубоких морщинах, внимательный быстрый взгляд, как у человека много повидавшего и почти разучившегося удивляться. Говорит он сдержанно, сначала посмотрит на тебя, словно думает, а стоит ли говорить вообще?
И снова усмехнулся:
— Когда мы с женой приехали в Бийск, то полгода жили на сцене красного уголка Управления дороги. За занавесом кровать поставили, стол, стулья, шкаф. Так в декорации и жили.
Гоша Юдин уже несколько раз открывал глаза, глядел в нашу сторону, но ни разу не решился прервать своего начальника. А мы не заметили, когда кончился буран: как налетел неожиданно, так и стих...
Лучи фар, не останавливаясь, ломались, спотыкались на скальных выступах, выхватывали деревья и пятна снега. Мы почти поднялись к перевалу, на высоту 2000 метров — к одной из высоких точек Чуйского тракта.
— Тормози,— чуть ли не шепотом произнес вдруг Крыжановский.
Впереди, на ровном снежном плато, на самом краю его стоял желтый рожок месяца. Казалось, если мы поедем дальше, то обязательно сшибем его, опрокинем.
—
— Ладно, ладно,— послышался голос Крыжановского.— Пора ехать.
Вскоре мы спустились в Онгудай. К десяти богам — так переводится с алтайского название поселка. Когда вылезли из машины, Крыжановский показал на проступающие из темноты громады гор:
— Считай. Вон первая. Там десятая... — Он пошел за ключом от комнаты, в которой можно было отдохнуть.
Мы с Гошей поднялись на крыльцо двухэтажного дома, и только теперь, привыкнув к темноте, я увидел на площадке бульдозеры, автогрейдеры, грузовики... Мороз колол лицо. А в небе — яркие, граненые звезды.
— Здесь наше крупное хозяйство, — пояснил подошедший Крыжановский. — Дом этот контора. Построили дорожникам поселок, больше двухсот человек здесь живет... Есть детский сад, магазин и столовая есть. Благоустраиваемся как можем.— Он толкнул дверь, и мы очутились в тепле.
Когда я проснулся, за окнами стояла непроглядная темень. Где-то истошно завопил петух. Крыжановский сидел на соседней койке и, склонившись над тумбочкой, что-то писал в своем дневнике. Распахнулась дверь, вошел Гоша.
— Чай стынет! — чуть не заорал он...
И снова дорога привычно разматывается навстречу. Мы едем смотреть «редкость», как сказал Крыжановский. А горы вокруг так же, как и вчера, громоздятся тяжелыми веерами, и так же по их склонам взбегают деревья, редеют у вершин, замирают... Кромка склона подобна застывшей молнии. Поворот — и опять скопление скал.
— Тут, — вяло обронил Крыжановский. — Останови...
— Могли бы вы подумать, что, путешествуя шоферским, Чуйским трактом, — говорил Крыжановский, вылезая из машины,— сможете увидеть «Каракольскую писаницу» — памятник творчества безвестных художников древности?
Свет дополуденных зимних часов мягко ложится на изображения охотничьих сцен на скале: фигурки людей, оленей. Четко прорисованные ветви рогов, испуг в глазах настигнутых охотниками животных.
Видимо, я очень долго разглядывал эти наскальные рисунки. Крыжановский деликатно кашлянул.
— Пора ехать... В будущее... — улыбнулся.
Будущее для Станислава Ивановича — это Чике — Таманский перевал, где идет реконструкция дороги. Тракт станет шире, удобнее для движения.
Мы несемся по отвесному карнизу. Вниз смотреть не хочется — дна не видно.
— Чуйский ухарей не любит, — комментирует Гоша. — Иной знает только газ выжимать, мол, машина мощная — выдюжит. А нет тебе! Вмиг неприятность! Либо на спуске, либо на повороте...
Крыжановский держится за поручень над боковой дверцей и с каким-то, пожалуй, неодобрением смотрит по сторонам.
— Ничего-о, — бубнит себе под нос. — Никуда от нас не денешься... Смотрите, наши работают.— Крыжановский показал вперед. Там, среди навороченных камней, чернели фигуры людей с рейками и нивелиром. На подступах к вершине Чике-Тамана мы остановились.