Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год
Шрифт:
Крыжановский подошел к одному из ребят, молодому, темноглазому парню в изящном пальто, недолго поговорил с ним и познакомил нас.
Лаврентий Нам из барнаульского филиала ГипродорНИИ рассказывал, что уже в этом году реконструкция будет закончена. Лаврентий приехал проверять, нет ли отклонений от норм.
— Как идут дела?! — Крыжановский с блокнотом в руках наклонился к Наму. Свистел ветер. Чтобы услышать друг друга, приходилось кричать.
— Все хорошо, говорю! — отвечает Лаврентий. И Станислав Иванович захлопывает свой блокнот, так ничего и не записав.
— Я доволен, — говорил Лаврентий, — всю Западную Сибирь прошел-проехал. Сидячее состояние не для меня. Ты только представь! — Он замахал руками. — Идешь первым... Вокруг топи. Ты проектируешь дорогу. Будущее замысливаешь, можно сказать! А через несколько лет, по случаю, попадешь в те же места, и на тебе — лежит магистраль. И она твоя.
На самую вершину Чике-Тамана мы поднимались пешком. Ветер свистит пуще прежнего, пробирает до костей. Белые, черные, в рыжих пятнах горы покрыты низкими кедрами и соснами. Облака стекают по вершинам вязкими, мутными комьями. Дыхание срывается и учащается вместе с постукиванием сердца. Сказывается разреженный горный воздух. Высоко-высоко зависли над нами два орла. И тут я услышал глухой рокот. Это был бульдозер рядом с нами. Чуть выше нас. Яркое оранжевое пятно над кручей. Чтобы добраться до него, осталось преодолеть крутой склон. Крыжановский остановился и, переведя дыхание, махнул рукой в сторону:
— Там пролегала первая, дореволюционная дорога. Шли по ней когда-то таратайки. Вознице приходилось частенько спрыгивать на землю, идти к началу узкого места и класть на дорогу шапку, чтобы встречный заметил и пропустил, иначе не разъехаться...
Из бульдозера вылез коренастый человек в просаленном ватнике нараспашку и меховых унтах. Лицо его пылало от здоровья и морозного воздуха.
— Станиславу Ивановичу! — приветствовал он Крыжановского.— Маленько осталось, а?! Растолкаем камушки, а?!
— Ветеран наш, — отрекомендовал его Крыжановский. — Работает как танк. Верно говорю, Майманов?
— Привыкшие мы, Станислав Иванович! Однако пойду я. — Майманов выплюнул тлевшую в зубах «беломорину». — Задубеешь тут за разговорами... — Он с треском захлопнул дверцу.
Бульдозер вздрогнул, напрягся и поволок, выталкивая перед собой, груду камней к обрыву. Рывок — и глыбы с шумом покатились вниз. Бульдозер медленно попятился назад, разворачиваясь на новый заход.
...Теперь мы спускаемся вниз, за перевал. Тяжелый бензовоз долго не уступает нам дорогу, но наконец нехотя отваливает в сторону. Гоша хмыкает и нажимает на педаль газа.
Вскоре мы остановились у поселка Иня. Он стоял на высоком берегу как на крепостном валу. Низом текла Катунь, а через нее был перекинут арочный высокий мост — гордость Чуйского тракта. Именно здесь, перед самым мостом, у нашей машины спустило колесо.
— Эх ты, нетто-брутто! — чертыхнулся Юдин.
Пока Гоша возился с домкратом, мы со Станиславом Ивановичем пошли на мост.
— Во-о-он в том, с синими ставнями, я и жил когда-то...
Крыжановский был здесь начальником дорожно-строительного района, коротко — ДСР. Строили, вернее, обновляли, участок тракта. Он рассказывал, что Иня тогда была значительно меньше. Вода под рукой, а попробуй ее достать. В обход приходилось идти три километра, иначе не спуститься — круто. Зимой минус сорок. А в жару теплоотдача от гор такая, что нечем дышать.
— Бухгалтер наш этого пекла не выносила. В погреб спускалась. И там работала. Бумаги на подпись опускали ей туда. А на Новый год комка снега не найти: сухие ветра одолевали. Но, как могли, приспосабливались. Воду нам привозила водовозка — по два ведра на каждый дом. Хорошо, если ты дома, а прозеваешь, жди следующего завоза. Надоело! — Он сбил на затылок шапку.— Ребята у меня молодые, комсомольцев много. Им только успевай идеи подбрасывать. Из-под земли решили воду достать. Начали бурить. До ста пятидесяти метров в землю вгрызались, и... ничего. Нет воды. Тогда сделали водоем. Зацементировали яму, получился отличный колодец. Та же водовозка и наполняла его. Первый праздник у нас тогда был. И еще один — когда привезли мы к каждому дому по нескольку машин хорошей земли. И появились у людей свои огороды...
Я понимал, что сейчас Иня разрослась. И хотя дорожное хозяйство укрупнилось и перекочевало в Онгудай, начало ему было положено именно здесь. Дорога питала жизнь этого поселка, он рос вместе с ней. Так случилось, я знал, и с остальными поселками тракта.
Мы стояли на мосту. Лицом к Ине. За нашими спинами лежал прямой, как игла, Чуйский.
Из Чибита мы выехали затемно. Окрестность вдоль дороги казалась лунным плато, снег — серым вулканическим пеплом. Через два часа небо высветилось. Как умылось. Его светлый купол штурмовали каменные взлеты гор. Природа здесь творила сильно, выписывая пейзаж с размаху, с плеча, не тратя времени на отделку резцом.
— Кошкин бом рядом,— говорит Гоша.— Бом — это крутой подъем,— поясняет он.— А отчего так называется, спросите? Работал на Чуйском шофер по фамилии Кошкин. И умудрился трижды попасть в аварию на одном и том же месте. А в четвертый рейс добрался до злополучного подъема и остановился, дальше ни в какую. Вернулся на базу, подал в «отставку». А сейчас в ремонтных мастерских лудит, чинит разбитые машины.
В устах Гоши вся эта история показалась мне неправдоподобной — он слишком часто улыбался.
И вот наконец началась Курайская степь. Гигантская степь. Опасная степь. Купцы, рисковавшие в прежние годы добираться до Монголии, проходили испытание этой степью. Зимой — пятьдесят с лишним градусов мороза и ревущие бураны...
Крыжановский рассказал, как однажды снежная лавина хлынула на тракт в десятке километров от Курайской. И завалила дорогу. День и ночь работали бульдозеры, пробивая завал, на тросах перетаскивали машины. А потом налетел буран, настигнув тех, кто прорвался. Останавливаться нельзя, это верная гибель: замерзнет вода в радиаторе — заледенеет вся машина. Люди выбивались из сил, но заставляли машины двигаться...