Журнал «Вокруг Света» №01 за 1986 год

Вокруг Света

Я вспомнил то, о чем читал в газетах — как в Белгородской и соседней с нею областях обледеневшие провода, потяжелевшие, валили столбы и даже ажурные металлические мачты линий высокого напряжения.

— У вас тоже тогда было обледенение? — спрашиваю у Фирсова.

— Обледенение-то было. На открытых местах и провода рвались, и столбы ломались, как спички. Но у нас, в посадках, свой микроклимат. Слой льда на проводах гораздо тоньше был. Выдержали.

С колхозного поля, наискосок пересекая защитную лесополосу, идет грунтовая дорога с глубокими колеями, полными стоячей воды. Шагаем по ней, хлюпая резиновыми сапогами. Навстречу, подпрыгивая и раскачиваясь

на ухабах и выбоинах, движется трактор «Беларусь» с небольшой цистерной на буксире.

Фирсов останавливает трактор, перекидывается несколькими словами с трактористом, и мы продолжаем свой путь.

— Вечереет, — говорит он.— В это время мы как раз посадки опрыскиваем.

Вижу, что лесоводы-путейцы тщательно оберегают посадки от засорения травами, зарастания диким кустарником, побегами деревьев. Ведь рядом идет железнодорожное полотно, куда может перекинуться трава из лесополос.

Однажды на одной зарубежной железной дороге произошла катастрофа.

...Поздней ночью тяжеловесный грузовой состав — добрая сотня цистерн со сжиженным газом, десятки вагонов с машинами и оборудованием — приближался к крупной узловой станции. Уже показались станционные постройки. И тут мощный электровоз резко тряхнуло. Послышался металлический скрежет, загрохотала автосцепка. Машинист включил экстренное торможение, но было поздно: цистерны и платформы полезли друг на друга, а потом покатились с высокой насыпи. Вспыхнул пожар, двое суток далеко слышались взрывы.

Как всегда, причины катастрофы разбирала специальная комиссия. Вопреки известной поговорке вина пала не на стрелочника. Авторитетные специалисты единодушно пришли к выводу: катастрофа случилась... из-за травы. Да-да, из-за самой обычной зеленой травки, растущей на обочине пути и между шпалами.

Когда идет поезд, шпалы вибрируют — то приподнимаются, то опускаются под колесами, как бы шлепая по песку или щебенке, на которых они лежат. Это знают все. Но если щебень загрязнен, он плохо пропускает дождевую воду. Под шпалами образуются полости, заполненные жидкой грязью. И тогда лучше не стой у пути — проходящий поезд выдавит из-под шпал целые грязевые фонтаны. Эти фонтаны — предвестники аварии. Переувлажненный песок или щебень теряет прочность и упругость, шпалы начинают «играть». И когда с большой скоростью по нему помчится тяжеловесный состав, путь может резко перекоситься и просесть. Поезд сойдет с рельсов.

Но при чем же здесь трава? Дело в том, что корни растений проникают вглубь, разветвляются, отмирают, гниют и как бы цементируют балласт, затрудняя фильтрацию влаги. К тому же трава задерживает пыль, угольную и торфяную мелочь, словом, стебли ее, подобно щетке, собирают грязь. Грязь смешивается с водой — возникают грязевые фонтаны. Что бывает дальше — я уже сказал.

Фирсов рассказывает, что пробовали выжигать траву с помощью отработавших свой ресурс в авиации турбореактивных самолетных двигателей. Трава-то выгорала, но в глубине щебня оставались неповрежденные корни. К тому же деревянные шпалы горят не хуже травы.

— Нет, гербициды — самое верное дело, — заключает Дмитрий Васильевич свой рассказ.— Путейцы делают навесные опрыскиватели на дрезинах или платформах и поливают полотно дороги.

Настала моя очередь рассказывать, и я поведал ему об одной своей поездке за тысячи километров отсюда. Там-то я в полной мере смог оценить огромную помощь, которую оказывает железной дороге «живой заслон».

Приехал я летом в среднеазиатскую глубинку, на небольшую станцию Фараб. Там познакомился с таким же увлеченным

своим делом, как Фирсов, человеком — Борисом Ильичом Меркуловым. Он и в должности подобной состоит — начальник Фарабской дистанции защитных лесонасаждений Среднеазиатской железной дороги. Коллеги, выходит. Только о снежных заносах Меркулов и думать не думает.

Среднеазиатская железная дорога — самая южная в нашей стране, — пересекая Каракумы, проходит по сыпучим подвижным барханным пескам.

Мы ехали с Борисом Ильичом в кузове крытой автомашины. У Меркулова совершенно белые волосы, красное, как будто иссеченное песчаными вихрями лицо...

Мелкий песок висел в воздухе, засасывался сквозь щели задней двери, пыль противно скрипела на зубах. За боковым окном проплывали лишенные какой-либо растительности пологие песчаные холмы.

Мы держались руками за крышки длинных ларей-сидений, устроенных вдоль бортов кузова, и крышки эти поднимались вместе с нами на каждом ухабе, грозя оторваться или, по крайней мере, хорошенько прищемить нам руки.

— Наш враг и враг злейший — это песок, — говорил Борис Ильич срывающимся от тряски голосом.— Песчаные заносы постоянно угрожают многим участкам железной дороги.

Меркулов вспомнил, что постройка железной дороги через пустыни Каракумы и Кызылкум считалась раньше безумием — ведь при малейшем дуновении ветра путь сразу засыпали пески.

Первые шаги в изучении сыпучих песков и закреплении их кустарниками-песколюбами были сделаны почти сто лет назад. Правда, широкого распространения опыты не получили. В 1888 году ученый-лесовод В. А. Палецкий все же заложил здесь первый песчаный лесопитомник площадью полгектара.

Меркулов смущенно называл эту цифру — теперь Фарабский лесопитомник разросся до ста с лишним гектаров. Да еще в Эне-Кулиевском питомнике — сорок гектаров, в Зергерском — столько же.

Протяженность пескозаносимых участков на всех наших железных дорогах составляет около трех тысяч километров, из них 850 падает на Фарабскую дистанцию. Меркулов говорил об этом с нескрываемой гордостью — вот сколько приходится защищать его лесоводам!

— Что же растет здесь у вас без воды и, можно сказать, без земли? — поинтересовался я.

— Кандым, саксаул, черкез, — энергично перечислял Меркулов.

Тем временем наша машина затормозила, мы с облегчением распахнули двери и выскочили из запыленного кузова прямо под высокое саксауловое дерево.

— А раньше здесь никакой тени не было, — заметил Меркулов и быстрым шагом пошел навстречу до черноты загоревшему пожилому человеку в широкополой фетровой шляпе.

Несколько слов по-туркменски (Меркулов в совершенстве владеет этим языком) — и мы познакомились.

— Хамра Эгамбердыев, — неторопливо представился встретивший нас туркмен.— Начальник производственного участка.

Среднего роста, с точеным прямым носом, по темпераменту, кажется, противоположность начальнику дистанции. Руководит Хамра участком уже тридцать пять лет. Начинал здесь рабочим, потом окончил техникум. На его участке от станции Зергер до станции Мары 130 километров сплошных барханных песков.

Эгамбердыев сразу же повел нас на маленькую станцию Караул-Кую — до нее с полкилометра.

Узнаю, что эту станцию лет двадцать назад песок просто-таки одолевал. Лопатами рельсы очищали. Поезда еле-еле тащились. А теперь, она ограждена псаммофитами — растениями-песколюбами. Здесь мастер Кадыр Бабаев большое дело сделал вместе со своими рабочими и женой Базыргуль. Она тоже мастер, дипломом «Мастер — золотые руки» награждена.